– Как? Я просто хочу помочь, – растерялась Инга.

– А ты сама не понимаешь? Любовница хоронит жену!

– Руслан, но никто же не знает, что мы любовники.

– Достаточно, что я знаю. Я думал, у тебя самой хватит такта это понять. Не звони мне пока.

Инга положила трубку в легком недоумении. Кажется, его настигли запоздалые угрызения совести, что он изменял жене. Что ж, бывает. И, если посмотреть широко, доля правды в его словах есть. Но она тоже не могла не позвонить и не предложить помощь. Тогда он упрекнул бы ее в равнодушии. Как говорится, была б спина, будет и вина. И слово «пока» внушает надежду. Он хочет сам поставить точку в своей семейной жизни, закрыть эту страницу и придти к ней без долгов. Это настоящее мужское решение.

Что ж, она подождет.

В конце рабочего дня позвонила секретарь ректора, мол, Виктор Викторович просит зайти.

Инга подозревала, что Виктор Викторович планирует обсудить с ней вещи, далекие от медицинской науки и практики, но игнорировать официальное приглашение было нельзя.

Немного поразмыслив, она переоделась в деловой костюм и слегка подкрасила губы. Бессонная ночь и злые мысли, похоже, только придали ей очарования. Сильные переживания вообще облагораживают внешность.

С порога она вернулась и схватила со стола первую попавшуюся стопку бумаг – кажется, это были финансовые задания из бухгалтерии. Да какая разница, главное, пусть все видят, что ректор вызывает ее по делу.

– Подождите немного, – улыбнулась секретарша, – ректор сейчас отпустит пациента и примет вас.

Скрестив ножки, Инга устроилась на мягком диване. Знакомое дело, если надо к Стрельникову, пробиваешь бастион из пациентов. Раньше у него был официальный прием по средам, но операции затягивались, прием приходилось откладывать или вовсе отменять, людям переназначали… Многие приходили сами, и Виктор не мог отказать в приеме, особенно если это были повторные визиты. Можно много сказать плохого про профессора Стрельникова, но к больным он всегда относился тепло и радушно.

Инга с тоской посмотрела на таблицы. Нужно было вместо них прихватить айфон. Хоть бы поиграла со своим электронным котом.

– Прошу вас, Инга Валерьевна, – Виктор галантно распахнул перед ней дверь кабинета.

Он хотел обнять ее и потянулся губами к ее губам, но Инга молниеносно отпрянула.

– Виктор Викторович, будьте любезны перейти к цели нашей встречи.

– Я, собственно, перешел. Секунду назад.

Она с ужасом почувствовала, что его улыбка отражается на ее лице, как в зеркале. Хотела поджать губы, но не выдержала и рассмеялась.

– Милая моя… Как я люблю, когда ты улыбаешься.

Они взялись за руки и замерли, такая это была хорошая минута. Инга опомнилась первая.

– Что ж, если у вас ко мне нет дел, не связанных с физическими контактами, разрешите идти?

– Посиди еще немножко. Я хоть посмотрю на тебя.

Инга села за длинный и узкий стол для заседаний, Виктор устроился напротив.

– Если бы ты знала, как мне хорошо, когда я смотрю на тебя! А когда думаю, каких успехов ты добилась, это настоящее счастье!

– Н-да? А у меня почему-то создалось впечатление, что вы, Виктор Викторович, обо мне не вспоминали.

– Гусечка, что ты! Я каждый день думаю о тебе и о Грише. Утром просыпаюсь, первым делом мысленно здороваюсь с вами. Вечером желаю спокойной ночи.

– Да неужели? Только вот в чем дело, Витенька! – видит Бог, если бы он не понес эту сентиментальную чепуху, она бы не взорвалась. – От твоих мыслей наши утра добрее не становились! Как и ночи – спокойнее! Твой сын пока не владеет телепатией, если ты не в курсе! Охренеть! Ты сам-то сладкими слюнями не захлебываешься, когда нам спокойной ночи желаешь?

– Да вроде нет…

– Ну, слава богу! – покосившись на дверь, Инга перешла на злой шепот. Она встала и нависла над Виктором, упираясь ладонями в стол. Краем сознания отметила, что выглядит, как злодейка в плохом фильме, ну да ладно, – ребенок отца не знает, а он спокойной ночи! Доброе утро! Все, отцовский долг выполнен! Совесть чиста, как горный снег!

Виктор хотел что-то возразить, но Инга так цыкнула, что он замолчал и только смотрел на нее со смесью ужаса и любопытства.

– Да знаю я, ты скажешь, что боялся привязаться к Грише, а у тебя семья и обязательства! Но ты взрослый человек и должен был думать о ребенке, а не о себе!

– Я и думал, – вдруг тихо сказал Виктор. – Ну, стал бы я приходящим папой, и что? Гриша бы меньше радовался, что я прихожу, чем плакал, что ухожу. Еще бы стал тебя обвинять, что мы вместе не живем. Потому что папа – это праздник, а мама – будни и воспитание. Да и тебе было бы сложнее найти любимого человека, если бы постоянно перед глазами у тебя маячила моя физиономия. Нет, Гусечка, я был той самой гангренозной конечностью, которую следовало отсечь.

– Да? Ну допустим… А сейчас-то что?

– А что сейчас?

– Что это за подкаты? – спросила она сурово. – Обратно хочешь пристроить свою гангрену?

– Гуся…

– Забудь эти мысли, понял? Хоть доброе утро нам желай, хоть к черту посылай! И свои улыбочки прибереги для других дур!

Она развернулась и взялась за ручку двери.

– Гусенька, что же мне делать?

– Просто запомнить раз и навсегда, для экономии своего ректорского времени, что тут тебе ничего не обломится! Я лучше Гиппократу дам!

Тут они не выдержали и расхохотались.

– Ой, да ну тебя!

Как хорошо, что секретарша ушла и не видела, как уважаемый доктор наук выскакивает от ректора, громко смеясь.

В субботу тот же сосед, что встречал в аэропорту, свозил их с Катей на океан. Александра пробыла на этом полуострове скал и туманов совсем мало, но заметила, что люди здесь относятся друг к другу иначе, чем «на материке». Больше искренности, больше доброты. Тут в порядке вещей забрать чужую мамашу из аэропорта, а потом везти ее на побережье. Дело даже не в поступках, а в общей атмосфере спокойствия и доброжелательности.

Погода испортилась: задул довольно сильный ветер, волнуя океанскую гладь, серую, как старинное серебро; с линии горизонта надвигались огромные кучевые облака. Они выглядели такими плотными и грозными, что невозможно было поверить, что они состоят из пара.

Тяжелые волны набегали на полоску черного вулканического песка. Александра с Катей пробегали по этой полоске, а потом смотрели, как океан смывает их следы. Сосед сидел на камне и курил, усмехаясь. Несмотря на ветер, он развел небольшой костер и в специальной решетке поджаривал колбасу.

Метров через двести черный пляж заканчивался группой скал, выступавших в океан, над ними вились стаи чаек, громко и немелодично крича. За спиной у них был осенний луг с пожухлой травой, а дальше – гряда сопок. Листва начала облетать, краски тускнели. Приближался черный, промозглый ноябрь.