– Постараюсь сделать так, что больше тебе никого не придется исповедовать! Перед казнью сам себя будешь отпевать!

Послышался звук ключа в замке и шаги, удалявшиеся по коридору. Я лежал на полу, весь в крови. Так я и оставался до утра, когда пришел надзиратель, но не тот, что был раньше, ненавистный Лале, а другой, Загорац, душевный человек, которого мы все любили.

– Ты что такой, кто тебя избил? – спросил он, увидев мое состояние.

– Известно кто.

– Не знаю, тут многие избивают заключенных. Кто ночью приходил к тебе?

– Вуйкович.

– Что ему было надо среди ночи? Раньше он этого не делал по ночам.

– Требовал от меня то, на что не имел права.

– Один приходил?

– Да, один, без надзирателя.

– Не скажешь, чего хотел?

– Нет, никогда и никому.

– Хорошо. Я тебя понял. Попозже принесу тебе кукурузного хлеба.

– Не надо, не могу есть. Принеси только воды.

– Плохо тому придется, на кого он ополчится.

– Знаю.

– Боюсь я за тебя, ты хороший человек.

– Я не боюсь. Никого не боюсь, кроме Бога.

– Постараюсь помочь перевести тебя в амбулаторию.

– Нет, я этого не хочу.

– Тогда Бог тебе в помощь. Принесу тебе чай.

Сказав это, добрый человек вышел. Я улегся на кровать, корчась от боли. Все еще чувствовался запах воска от свечи. Мне было страшно.

Нет, доктор, я не знаю, откуда он взял все эти вещи. Вероятно, послал охранника, приложив письмо. А священник, к которому он обратился, не посмел отказать, так как знал, чего можно ожидать от Вуйковича. От одного упоминания его имени людей охватывал смертельный страх. Итак, моя камера, это мрачное место страданий, благоухала ароматом Божьего промысла. Возможно, это помогло бы очистить место пыток от следов бесчеловечности и богохульства, но в этих четырех стенах слишком долго мучили людей, все время, пока существовал лагерь.

Вечером Загорац принес мне чай и сказал, что еще одну группу отправили на казнь в Яинцы. А некоторых, насколько он понял, отправили в другие лагеря, в Германию.

Чай меня немного подкрепил и согрел желудок.

В тот же вечер меня вернули в общий барак, где староста сообщил, что Вуйкович зачислил меня в последнюю категорию, которую ожидал один путь – в Яинцы. Итак, дни мои были сочтены, и счет этот мне, как простому смертному, был неведом. Я стоял на краю пропасти, в которую мог сорваться в любую минуту. Свой последний час я ожидал спокойно, всегда готовый отправиться туда, куда уходили многие в эти дни, месяцы и годы. Доктор Жарко Фогараш, лагерный лекарь по должности, человек, в душе которого цвело человеколюбие, успел более-менее привести в порядок мое здоровье. Насколько я знаю, его под конец тоже убили. После стольких прошедших лет хочу сказать ему великое спасибо.

Сейчас я расскажу вам еще об одном благородном человеке, докторе Букиче Пияде, еврее. Как и Иисус Христос, он пожертвовал собой ради спасения других. В тот 1943 год из-за грязи и вшей появилась страшная болезнь – сыпной тиф. Лагерная управа пришла к мысли перебить всех заключенных, которых было от четырех до пяти тысяч, а новых пока не принимать. Тогда доктор Пияде, тщедушный и слабый, за одну ночь вырос в огромную гору человеколюбия. Он попросил лагерное начальство, а точнее, палача, начальника медицинской службы доктора Юнга, отложить истребление и позволить ему укротить семиглавого дракона по имени «тиф». Юнг согласился под одним условием: в случае неуспеха он на глазах у всех посреди лагеря первого повесит доктора Пияде, а потом перебьют заключенных, всех до одного! Юнг, безусловно, не верил в возможность обуздать болезнь и заранее предвкушал грядущий погром.

Но великий гуманист принял вызов. И настала мучительная, стремительная борьба с призраком смерти. Огромная армия беспомощных арестантов, живых трупов, лишенных необходимых средств, во главе с доктором Пияде пустилась в невиданную борьбу. Был отпущен срок на успех или неуспех – десять дней. А болезнь каждый час поглощала все новые жертвы.

Больные, с черными кругами вокруг глаз, в лихорадке, еле держась на ногах, собрались с последними силами. От нас зависело не только собственное спасенье, но и спасенье великого человека, доктора Пияде. Тифозники бредили, звали своих далеких домочадцев, вспоминали родные села. Я помню, как Райко Плазинич кричал: «Пустите меня, хочу в Губеревцы!» Живан Йовашевич из Марковицы по имени звал жену и сыновей. Больше всего меня потрясла смерть Петрония Пайовича из Турицы. Он умирал с криком «хлеба, хлеба», держа кусок хлеба в руках. В беспамятстве он не позволял к себе приближаться. Я попробовал сунуть ему в рот немного хлеба, хотя он бил меня иссохшими руками и пытался укусить. Наша группа заключенных из Драгачева стояла рядом с ним с зажженной свечой и молилась за него, мы молили Бога поскорее послать ему смерть и сократить страшные муки.

Пока мы молились за упокой души еще живого мученика, в барак вошел надзиратель Лале и, увидав, что происходит, начал нас бить смертным боем. Избивал не только нас, но и умирающего Петрония. На помощь он позвал Крюгера, и тот пустил в ход свой бич из бычьей кожи, удары которого страшней укусов змеи. Не выдержав побоев, потеряли сознание и упали Саво Глишевич из Горни-Дубаца и Захарий Гуджулич из Каоны. От ударов и Петроний испустил дух, а в мертвой руке так и держал кусок хлеба.

Как мы боролись с болезнью? Что тут скажешь? Вы как специалист лучше меня знаете, что необходимо для борьбы с этой болезнью. А мы, так сказать, голыми руками атаковали чудовище. Мы в самых примитивных условиях пропаривали свою одежду, постель (которая состояла из подстилки и тонкого одеяла), скребли гнилые дощатые полы, истребляли вшей и клопов. Все это мы делали с помощью горячей воды и небольших кусочков мыла из каустической соды.

Весь лагерь, все, кто мог стоять на ногах, поднялись на свою защиту и на защиту нашего предводителя доктора Пияде. И все это время посреди двора стояла виселица, с уже подготовленной петлей, а рядом с ней палач, готовый в любую минуту привести в исполнение приговор маленькому, но великому человеку. Петля качалась на ветру перед нашими глазами, напоминая, что наше время истекает. Виселица стояла перед зданием комендатуры возле «апелплаца».

Одним из способов борьбы с болезнью было бритье всех волос на теле тупыми бритвами. Эти места после бритья мы мазали формалином, который страшно жег тело, покрытое волдырями и ранами. Помещения продезинфицировали сильным средством под названием «циклон». От него мы задыхались внутри барака, а открывать окна запрещалось. Мы делали все в большой спешке, но больные продолжали умирать. Наши надежды на спасение таяли с каждым часом. Доктор Пияде успевал везде, давал указания, подстегивал, проверял состояние помещений. И все это спокойно наблюдал наш палач, доктор Юнг, уверенный, что скоро затянется петля на шее маленького еврея. Остальные – фон Беккер, Крюгер, Вуйкович, Зуце, Бане Кадровик, Чарапич и Космаяц с нетерпением ожидали этого момента.