Все изменилось летом 1978 года, когда Райц и его помощники получили циклоспорин для исследований. Этот новый чудо-препарат совершил революцию. Благодаря циклоспорину как части иммуносупрессивной терапии трахеальный анастомоз заживал, и обезьяны не умирали.

Осенью 1980 года Райц и Шумвей решили, что их лабораторные результаты достаточно хороши, чтобы подумать о сердечно-легочной трансплантации от человека к человеку. Мэри Голке была 45-летней женщиной, чья легочная гипертензия привела к сердечной и легочной недостаточности. Голке понимала, что не может дольше ждать, и обратилась за помощью к сенатору из Аризоны, который убедил Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов одобрить циклоспорин для применения при комбинированной трансплантации сердца и легких. 9 марта 1981 года Райц и Шумвей удалили сердце и легкие Голке. Райц писал: «Вид абсолютно пустой грудной клетки Голке впечатлял. Я задумался, действительно ли у нас что-то может получиться. Однако имплантация прошла гладко, сердце сразу забилось, и легкие начали работать незамедлительно». Голке прожила еще пять лет, а после ее смерти вскрытие не показало никаких признаков отторжения пересаженных органов.

В 1983 году, через два года после операции Голке, была проведена первая успешная трансплантация одних легких. Хирургом был Джоэл Купер из университета Торонто, а его пациентом – Том Холл, 58-летний мужчина с легочным фиброзом[92]. Купер уже участвовал в 44-й неудачной попытке в конце 1970-х годов и понял, что дальнейшие подобные операции на людях успехом также не увенчаются. По традиции всех великих пионеров, он вернулся в лабораторию. Понимая, что все пациенты погибали из-за неспособности дыхательных путей к заживлению, он сосредоточился на этой проблеме и выяснил, что всему виной высокие дозы стероидов. Как Шумвей и Райц, он осознал, что требуется другой подход. К тому моменту, когда циклоспорин одобрили для использования на людях, Купер отточил новую технику вшивания дыхательных путей и подпирания их сальником – сосудистой тканью брюшины. Он понимал, что пришло время возобновить трансплантации на людях, но не знал, каких результатов ждать. Он вспоминал свой разговор с Томом Холлом перед операцией: «Я сказал: „Том, до настоящего момента предприняли уже 44 попытки, но ни один реципиент не выжил. Вы уверены, что хотите попробовать?” Он ответил: „Я благодарен, что стану сорок пятой попыткой”. После трансплантации Холл прожил более шести лет и смог вернуться к абсолютно нормальной жизни.

В 1986 году Купер провел первую успешную пересадку обоих легких. У трансплантации легких (как и у трансплантации поджелудочной железы, о которой мы поговорим в восьмой главе) есть свои сложности. В отличие от пересадок сердца, печени и почек, которые стали относительно безопасными с начала использования циклоспорина, пересадка легких даже в 1990-х годах обещала лишь 50 % вероятности покинуть больницу живым. Одной из главных проблем всегда были инфекции. В 1990 году было проведено 290 таких операций, в результате которых 65 % пациентов оставались живыми в течение года и 54 % – в течение двух. Однако благодаря вкладу таких пионеров, как Райц и Купер, вероятность благоприятного исхода сегодня близка к 97 %. В настоящее время примерно 80 % остаются живыми в течение года и более 50 % – в течение пяти лет. По неизвестным причинам легкие подвержены уникальному типу хронического отторжения, который ограничивает продолжительность жизни. Многочисленные ученые пытаются понять этот феномен, и мы надеемся, что выживаемость будет расти.

В хирургии есть старая поговорка: «Ешьте, когда можете, спите, когда можете, и не связывайтесь с поджелудочной железой». Думаю, что каждый хирург хотя бы раз сталкивался с воспаленной поджелудочной железой и, как следствие, с многочисленными дренажами, открытой раной и страдающим пациентом. Тем не менее хирургов, оперирующих этот орган, можно назвать звездами. Операция Уиппла, во время которой из-за раковой или доброкачественной опухоли удаляется головка поджелудочной железы, является одной из самых легендарных операций, и люди, которые ее проводят, считаются верховными жрецами абдоминальной[93] хирургии. Как ни странно, но, несмотря на сложность операции и частоту осложнений (именно эти две вещи отпугивают большинство хирургов), она недостаточно эффективна. Хотя некоторые хирурги утверждают, что 20 % пациентов живут потом в течение пяти лет, большинству из них операция изначально была показана не из-за раковой опухоли, а из-за воспаления или предракового состояния. Я понимаю, что пациенты делают все возможное, чтобы выжить, но в случае с самой знаменитой хирургической операцией, убивающей дракона, люди в итоге все равно оказываются съеденными этим драконом.

В трансплантологии мы сворачиваем поджелудочную железу, выжимаем ее и пересаживаем пациентам, больным диабетом.

Окончив резидентуру в Чикагском университете, я решил продолжить свое обучение в передовом трансплантационном центре. Меня интересовала пересадка печени (суперкубок трансплантологии), но мне также хотелось заняться и поджелудочной. Я получил такой шанс в Висконсинском университете – и не разочаровался.

В первые два месяца в Мэдисоне я провел 16 пересадок поджелудочной железы. Большинство из них я совершил вместе с Гансом Соллинджером, возможно, лучшим специалистом по пересадке поджелудочной железы в США. Ганс начал проводить трансплантации поджелудочной в конце 1970-х годов, когда результаты таких операций были неутешительными, в основном из-за постоянно распадающегося соединения между железой и кишечником. Программы по всей стране отказывались от таких операций. Некоторые хирурги позволяли содержимому протока поджелудочной железы свободно вытекать в брюшную полость или выводили проток через кожу и прикрепляли к нему специальный приемник для жидкостей. Примерно в то же время доктор Фолкерт Белзер, заведующий кафедрой хирургии в Висконсинском университете, предупредил Ганса, что если тот не найдет эффективного способа пересадки поджелудочной железы, то он закроет программу. В порыве гнева Соллинджер прокричал: «Может, мне пришить поджелудочную к чертову мочевому пузырю?!» Хотя Соллинджер сказал такое от отчаяния, они с Блейзером поняли, что это хорошая идея. В итоге именно она спасла программу по пересадке поджелудочной железы в Мэдисоне.