подавиться. А мы бы этому страшно радовались!!

— Что вы такое говорите? — опешила Нога. — Как такое может быть?

— А вот так и может!! — подленько захихикали Ослиные Уши. — Потому что ты всегда доводишь нас до слёз, а сама радуешься. Но сегодня отольются кошке мышкины слёзы… гляди, теперь, что мы с тобой сделаем!!

Нездоровый приступ обиды пробудил в Ослиных Ушах совершенное бешенство. Они яростно затопали куриными лапками по столу, зашипели жирно-булькающими проклятиями и изрыгнули из себя лютую фурию. Ослиные Уши схватили со стола кухонный нож, остро прищурившийся для меткости, одним прыжком очутились рядом с Ногой и принялись наносить ей удары ножом один за другим!..

Удар!.. Ещё удар!.. Ещё!.. Ещё!!

Нож урчал смятённой страстью, судорожно проникал в непривычно-лакомую мускулистую плоть, разрывал податливые ткани и незащищённые вены, подкармливая своё возбуждение хлынувшей кровью!..

Ещё удар!.. Ещё!..

Нога — захмелевшая бедняжка — даже не смогла увернуться от ударов, отскочить в сторону, чтобы защитить себя от убийства. Она даже не нашла в себе сил для крика, чтоб позвать на помощь НЕВИДИМЫХ ПОМОЩНИКОВ. Смертельная боль и ядовито-сладкая тупая слабость за считанные секунды уничтожили её, кровь отхлынула от сердца. Нога шумно рухнула под стол мёртвым израненным поленом.

— Довела-таки до цугундера, милочка!! — Ослиные Уши уставились на труп Ноги, трезвея и торопливо обдумывая случившееся.

Содеянное зло ещё не становилось навязчивым мучительным кошмаром, но порождало грубый парадоксальный цинизм, с которым убийца жалеет не жертву, а себя самого.

— Сейчас быстро свалим к себе домой, а если нас начнут расспрашивать о преступлении, то мы скажем, что ничего не знаем и сами недоумеваем!..

Ослиные Уши встали в позу НЕДОУМЕВАЮЩЕГО ОСЛА:

— Нет-нет, граждане следователи, в этом вопросе мы вам не помощники. Мы тепло попрощались с Ногой и домой ушли, а что там дальше было — того ведать не ведаем… ищите, как говорится, ветра в поле!..

Ослиные Уши ни при каких обстоятельствах не желали ссориться с правосудием.

— А что, если мы и до дома добежать не успеем, как нас сцапают?.. И что тогда?

Ослиные Уши вспомнили, что даже в этом лесу существует строгое законодательство, применение которого к пойманным преступникам, ещё никем не отменялось. В случае совершения бесполезного убийства (что, собственно говоря, и содеяли взбешённые Ослиные Уши), законодательство не делает поблажек.

— Значит, нас ожидает скорый суд и казнь? — всполошились Ослиные Уши. — И каким способом нас решатся умертвить… электрическим стулом?? гильотиной??

— «Что висишь, качаясь, тонкая рябина-а?..» — не просыпаясь пропел я, следуя во сне по долгой обледенелой дороге. — «Головой склонилась до самого тына-а…»

Я весьма слабо подозревал о том, что такое «тын», и совсем не мог знать о совершённом жутком убийстве. Я слишком крепко спал, я видел во сне себя и любимый город, видел людей, занятых собой и каким-то важным государственным делом. Слишком занятых, чтоб обращать на меня внимание, чтоб хоть о чём-нибудь предупредить.

— А это, я доложу вам, мои милочки, всенепременно интересно!! — Ослиные Уши зацепились за гнусную мысль, вдруг возникшую в их мозгах, после чего присмотрелись ко мне внимательней. — Очень интересно и хитро!! Почему бы нам и не поступить именно так?..

Распознав в моём бестолково-тоскливом сонном бормотании утешительное знамение, Ослиные Уши наполнились приятным холодком ещё одного злодеяния.

— Кажется, мы придумали, как нам выкрутиться и не попасть в лапы правосудия. — хихикнули Ослиные Уши. — Кажется, нашей проворности нет предела, и очень хорошо, что поэтической совестливости мы не поддаёмся… насрать-то нам на совесть и мораль… А??

Ослиные Уши быстренько оглянулись по сторонам, дабы убедиться в том, что за ними точно никто не подглядывает.

— Немножко жалко, конечно, Филушку, ведь мы успели его полюбить, но — признаемся честно — всё-таки недолюбили, а в этом-то и заключается развязка злодеяния. — Ослиные Уши нагнулись к моей голове, словно желая услышать, что творится у меня внутри, но я лишь заботливо посопел. — Перед нами, в данную минуту, встаёт один вопрос: кого любить больше: себя или Филушку?.. Вопрос не из простых. С одной стороны, нас подталкивает к электрическому стулу навязчивый факт свершившегося убийства, а с другой стороны обнаруживается Филушка — случайно встреченный странник, который и жить-то, быть может, не хочет в бесконечном однообразии странничества, просто до сих пор ему никто этого детально не разъяснил — и на него можно свалить вину за преступление… Мы даже уверены, что эту вину нужно свалить на Филушку, поскольку его изгнание из рая наконец-то подходит к логическому разрешению, а мы получаемся тут ни в чём невиноватые, поскольку не мы всю эту историю затеяли изначально… Ни жизнь, ни смерть, ни мир или война — нами не выдуманы, мы тут ни при чём. Мы просто попали с Филушкой в одну ловушку. Но мы нашли выход из неё, а он — нет!!

Затем Ослиные Уши вложили окровавленный нож в мою ладонь, осторожно сжали пальцы на его рукоятке, и стремительно выбежали на улицу.

— Всё обрыдло!! Ох, как нам всё обрыдло!! — ворчали Ослиные Уши, скрываясь в пелене робкого рассвета.

ЗАЛОМ

Через считаные минуты после бегства Ослиных Ушей, в домик завалилась весёлая компания умнейших лесных существ, собранных куклой Лялей. Сама кукла первой влетела в комнату и упоённо затараторила, не замечая сотворившегося злодеяния.

— Филушка, Нога, дорогие мои друзья!.. Вот я и вернулась — как обещала, не одна!! Встречайте нас, знакомьтесь, собирайтесь в уютный философский кружок!.. ух, как я запыхалась… ещё бы не запыхаться, если носишься по лесу, сломя голову, то сюда то туда… Хорошо, что не потратила много времени на уговоры и пересуды. Иногда требовалось всего-то сказать: «Братцы-мудрецы, в домике Ноги нас дожидается Филушка!..» И слышала в ответ счастливые восклицания. Очень многим не терпится вступить в философские пересуды!.. Нога, голубушка, ты меня слышишь?.. Привечай гостей, рассаживай их в кружок и угощай чаем… ух, и запыхалась же я…

Небольшая, но шумная толпа гостей разбредалась по комнате. Низкорослые и высоченные, нескладно сбитые и утончённо-изящные, молчаливые и смешливо-крикливые — если бы я сейчас не крепко спал, я бы внимательно разглядел каждого гостя, со всяким бы познакомился и узнал поближе. Я всегда верил, что мир премудростей намного разнообразней и необычней того, к чему привыкает здравый ум.

Самой последней закатилась на колёсиках гладко выбритая лысая голова, в которой узнавался Толик Шикльгрубер.

— Предоставьте мне вашего изыскателя премудрости! — с юношеским задором потребовала голова Шикльгрубера. — Лично я готова внимать ему как