Жареные перепелки

Приготовленные тушки солят, обмазывают сливочным маслом, обертывают промытыми виноградными листьями, обматывают нитями, накрывают полотенцем и оставляют на 30 минут. Затем жарят в массивной жаровне 15–20 минут в большом количестве жира.

Салат ромэн[60] с апельсинами

От листьев салата обломай стебли, перемой и дай осохнутъ, после того изруби листы, замеси на виноградном вине густовато, прибавь немного сахара.

Апельсины вари немного в виноградном вине, после того вынув, подлупи на них кожу, но так, чтоб оная держалась. Положи апельсины на блюдо, налей хорошим виноградным вином, прибавь сахара, и запеки, поставив блюдо на горячую золу, чтобы вино почти все выпрело. Выложи на тарелку, укрась приготовленным салатом и подавай.

Парфэ из орехов

Сварить помадку – ¼ фунта сахару и полстакана воды. Варить до слабого шарика (при пробе в холодную воды должен получиться мягкий шарик). Влить в чашку, остудить и мешать лопаткой до густоты средней сметаны. Полфунта грецкого ореха очистить, остудить и протереть на решете, чтобы отстала кожа, истолочь в ступке, прибавить 1–3 столовые ложки воды, толочь до превращения в тесто, протереть сквозь сито, положить в помадку в три приема, смешать. Полбанки сливок сбить в густую пену, положить готовую массу в сливки, смешать, выложить в парфешницу, смочить водой, закрыть и крышку обмазать маслом. Обложить льдом и солью и оставить часа на три.

Часть II

За столом в обломовке «Об обеде совещались целым домом»

Глава 1

Провинциальное дворянство и его представления о правильном мироустройстве

«Где мы? В какой благословенный уголок земли перенес нас сон Обломова? Что за чудный край!» Кажется, это некий рай, но рай не христианский, хотя здесь, несомненно, живут христиане, из тех, что «в день Троицын, когда народ, зевая, слушает молебен, умильно на пучок зари они роняли слезки три». Скорее, это греческая Аркадия, пастушеский рай, или даже Элизий, где живут блаженные тени.

«Небо там, кажется, напротив, ближе жмется к земле, но не с тем, чтоб метать сильнее стрелы, а разве только, чтоб обнять ее покрепче, с любовью: оно распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод.

Солнце там ярко и жарко светит около полугода и потом удаляется оттуда не вдруг, точно нехотя, как будто оборачивается назад взглянуть еще раз или два на любимое место и подарить ему осенью, среди ненастья, ясный, теплый день.

Горы там как будто только модели тех страшных где-то воздвигнутых гор, которые ужасают воображение. Это ряд отлогих холмов, с которых приятно кататься, резвясь, на спине или, сидя на них, смотреть в раздумье на заходящее солнце.

Река бежит весело, шаля и играя; она то разольется в широкий пруд, то стремится быстрой нитью, или присмиреет, будто задумавшись, и чуть-чуть ползет по камешкам, выпуская из себя по сторонам резвые ручьи, под журчанье которых сладко дремлется… Измученное волнениями или вовсе незнакомое с ними сердце так и просится спрятаться в этот забытый всеми уголок и жить никому неведомым счастьем. Все сулит там покойную, долговременную жизнь до желтизны волос и незаметную, сну подобную смерть».

Здесь живут в согласии с природой, но это не согласие романтиков – не сознательно принятое решение отвернуться от лживого и порочного общества и «припасть к материнской груди». Нет, жизнь в Обломовке естественна и натуральна в самом буквальном смысле этих слов, как жизнь растений или домашнего скота.

«По указанию календаря наступит в марте весна, побегут грязные ручьи с холмов, оттает земля и задымится теплым паром; скинет крестьянин полушубок, выйдет в одной рубашке на воздух и, прикрыв глаза рукой, долго любуется солнцем, с удовольствием пожимая плечами; потом он потянет опрокинутую вверх дном телегу то за одну, то за другую оглоблю или осмотрит и ударит ногой праздно лежащую под навесом соху, готовясь к обычным трудам. Не возвращаются внезапные вьюги весной, не засыпают полей и не ломают снегом деревьев. Зима, как неприступная, холодная красавица, выдерживает свой характер вплоть до узаконенной поры тепла; не дразнит неожиданными оттепелями и не гнет в три дуги неслыханными морозами; все идет обычным, предписанным природой общим порядком.

В ноябре начинается снег и мороз, который к крещенью усиливается до того, что крестьянин, выйдя на минуту из избы, воротится непременно с инеем на бороде; а в феврале чуткий нос уж чувствует в воздухе мягкое веянье близкой весны.

Но лето, лето особенно упоительно в том краю. Там надо искать свежего сухого воздуха, напоенного – не лимоном и не лавром, а просто запахом полыни, сосны и черемухи; там искать ясных дней, слегка жгучих, но не палящих лучей солнца и почти в течение трех месяцев безоблачного неба.

Как пойдут ясные дни, то и длятся недели три-четыре; и вечер тепел там, и ночь душна. Звезды так приветливо, так дружески мигают с небес.

Дождь ли пойдет – какой благотворный летний дождь! Хлынет бойко, обильно, весело запрыгает, точно крупные и жаркие слезы внезапно обрадованного человека; а только перестанет – солнце уже опять с ясной улыбкой любви осматривает и сушит поля и