Так, в конце 1394 года Датини заказал на острове Майорка у берегов Испании шерсть[341]. Через полгода после заказа овец остригли, и еще через несколько месяцев 29 мешков шерсти прибыли через Барселону в Пизу. Шерсть была свернута в 39 тюков. Двадцать один повезли клиенту во Флоренцию, а оставшиеся восемнадцать — на склад Датини. Груз поступил на склад в 1396 году, спустя год с небольшим после заказа. Более сотни подрядчиков выколачивали, смазывали, расчесывали, свивали, ворсовали, сушили, отжимали и складывали шерсть, а конечный продукт — шесть длинных полос ткани — отправился через Венецию обратно на Майорку. Там ткани продать не получилось, поэтому их отправили в Валенсию и Северную Африку. Последнюю ткань продали в 1398 году, почти через четыре года после того, как Датини заказал шерсть.

Неудивительно, что купец очень переживал из-за отсутствия абсолютной ясности в описях запасов, счетов и задолженностей. Он бранил одного нерасторопного помощника: «Нельзя видеть ворону в миске молока!» а другому заявил: «Ты бы заблудился по дороге от носа ко рту!» Сам Датини в хитросплетениях своих финансовых дел не терялся, потому что за десять лет до заказа шерсти начал использовать самую передовую венецианскую систему бухгалтерии[342].

Что же прославленный Лука Пачоли внес в бухгалтерское дело век спустя? В 1494 году он просто написал книгу[343]. Но какую! Summa de Arithmetica, Geometrica, Proportioni et Proportionalita («Сумма арифметики, геометрии, отношений и пропорций») — 615 больших страниц, исписанных плотным шрифтом, колоссальный труд обо всем, что на тот момент знали о математике. В свой основательный учебник Пачоли включил 27 страниц, которые многие считают самым влиятельным трудом в истории капитализма; то было первое описание бухгалтерии с двойной записью, изложенное ясно, подробно, со множеством примеров.

В этом практическом руководстве в море геометрии и арифметики Пачоли напоминает читателю, что вести дела от Антверпена до Барселоны вполне возможно, несмотря на то что в каждом городе разные таможенные сборы и системы мер. «Плохой бухгалтер, — предупреждает он, — будет нащупывать путь вперед как слепец и может понести большие убытки».

Книга Пачоли быстро приобрела известность благодаря появлению за полвека до этого новой технологии: Гутенберг разработал передвижной печатный станок, и Венеция стала центром книгопечатания[344]. Тираж книги составил впечатляющие две тысячи экземпляров. Ее много раз переводили по всей Европе, копировали, подражали ей. Но бухгалтерия с двойной записью прививалась медленно. Может быть, дело в том, что это довольно трудоемкая система, в простых делах не очень нужная. Однако после Пачоли она считалась вершиной искусства, а когда развернулась промышленная революция, заложенные им идеи начали рассматриваться как важная часть бизнеса. Пачоли, в сущности, описал систему, которую сегодня используют по всему миру.

В чем же она заключалась? Ее принцип состоит из двух ключевых элементов: во-первых, метода инвентаризации и ведения учета ежедневных операций с помощью двух книг — черновых записок и более упорядоченного, чистового журнала; и во-вторых, третьей книги — гроссбуха, представляющего собой основу системы, собственно двойные записи. Каждая операция записывается в книге дважды. Например, если человек продал сукно за дукат, надо записать и ткань, и дукат. Система двойной записи помогает обнаружить ошибки, потому что у каждой записи должно быть соответствие. Этот баланс — симметрия — кажется почти божественным, что было очень важно для математика эпохи Ренессанса[345].

Во время промышленной революции в бухгалтерском учете с двойной записью стали видеть не просто упражнение для математиков-перфекционистов, но и инструмент, помогающий принимать практичные деловые решения. Одним из первых это заметил Джозайя Уэджвуд, предприниматель, занимавшийся гончарным делом. Поначалу дела у него шли прекрасно, наценка была велика, и он не заботился о ведении подробных счетов. Но в 1772 году Европа столкнулась с суровой рецессией, и спрос на расписную посуду рухнул. Склады заполнялись непроданными запасами, рабочие простаивали. Что было делать?

Перед лицом кризиса Уэджвуд обратился к бухгалтерии с двойной записью, чтобы понять, где конкретно рождается прибыль и как ее увеличить. Он разобрался в обманчиво простом вопросе — сколько стоит каждый этап его работы — и пришел к выводу, что для привлечения новых клиентов производство нужно расширить, а цены снизить. Другие последовали его примеру. Так родился управленческий учет — постоянно развивающаяся система измерений, стандартов и целей, которая неумолимо вела человечество к современному миру[346].

В современном мире бухгалтерия играет еще одну роль. Смысл ее не просто в проверке выполнения базовых обязательств, например долговых, как делали упомянутый венецианский купец и гончарный магнат, пытавшийся обуздать затраты. Важно, чтобы акционеры получили справедливую долю в корпоративных доходах, а для этого бухгалтерия должна определить, каковы эти доходы в действительности. В этом плане достижения не столь обнадеживающие. В XXI веке серия скандалов с Enron, Worldcom, Parmalat и, конечно, финансовый кризис 2008 года ясно дали понять, что проверка счетов защищает инвесторов не так уж надежно, и из-за недобросовестного менеджмента и мошенничества бизнес может оказаться на грани банкротства. Нет гарантий, что счета предупредят нас об этом[347].

Черная бухгалтерия совсем не нова. Первыми компаниями, требовавшими крупных капиталовложений, были железные дороги. Для прокладки путей приходилось собирать крупные суммы задолго до того, как дороги принесли хоть копейку прибыли. На этих долгосрочных инвестициях далеко не все так обогатились, как Корнелиус Вандербильт[348]. В 1830–1840-х годах Великобританию сотрясала «железнодорожная лихорадка». Многие спекулянты вложили свои сбережения в проекты новых дорог, которые так и не принесли обещанной финансовой отдачи; в некоторых случаях их даже не построили. Когда железнодорожная компания не выплачивала ожидаемых дивидендов, она продолжала раздувать пузырь, подделывая счета. Как материальные вложения железные дороги были триумфом своего времени, но в плане финансового инвестирования часто заканчивались катастрофой. Пузырь железнодорожных акций и облигаций позорно лопнул к 1850 году[349].