Может быть, этим инвесторам стоило прочитать Джефри Чосера[350], который жил примерно в то же время, что и Франческо Датини, торговец из Прато. В «Кентерберийских рассказах» один богатый купец, по горло увязший в счетах, не замечает, что за его женой ухаживает монах. Бухгалтерия не просто не спасает мужа от наглого соперника: тот берет взаймы денег и одалживает их жене торговца, покупая таким образом путь в ее постель, а затем говорит купцу, что долг выплачен, и предлагает спросить у жены, где деньги.

Несмотря на то что бухгалтерский учет — мощная финансовая технология, она не защищает от явного мошенничества и вполне может усыпить бдительность. Как заявила пренебрегаемая жена богатому мужу, уткнувшемуся в свои книги, в расчетах явно замешан дьявол![351]

Николас Батлер[352] — выдающийся мыслитель своего времени, философ, лауреат Нобелевской премии мира, президент Колумбийского университета. В 1911 году кто-то попросил его назвать самое важное изобретение промышленной эпохи. Паровой двигатель? Электричество? Нет, ответил он. По мнению ученого, все это «свелось бы к относительному бессилию» без чего-то еще — без «величайшего открытия современности»[353]. Что же он имел в виду? Общества с ограниченной ответственностью.

Странно называть общества открытием, тем не менее они не появились из ниоткуда. Слово «корпорация» происходит от латинского corporare — «принимать телесную форму», но имеется в виду не физическое лицо, а юридическое. В глазах закона корпорация — это нечто отличное от ее владельцев, управляющих и сотрудников, а подобную концепцию законодателям требовалось придумать. Без законов, наделяющих корпорации определенными правами, например на владение активами и заключение договоров, это слово осталось бы бессмысленным.

В Древнем Риме существовали предшественники современных корпораций[354], но прямой их предок родился в Англии в 1600 году. В то время для создания корпорации недостаточно было просто заполнить стандартные бумаги: требовалась королевская привилегия. Кроме того, запрещалось создавать корпорацию для ведения бизнеса и получения прибылей в целом. В уставе четко прописывалось, чем она может заниматься, и часто оговаривалось, что никто другой этого делать не имеет права.

Юридическому лицу, созданному в канун нового 1601 года, доверили всю внешнюю торговлю Англии к востоку от мыса Доброй Надежды. Его акционерами стали 218 купцов. И что было крайне важно и необычно, привилегия гарантировала этим купцам ограниченную ответственность за действия компании.

Почему это важно? Потому что в противном случае инвесторы лично отвечали бы за все, что делает предприятие. К партнеру компании, которая наделала долгов и не может их выплатить, могли прийти кредиторы, причем не просто за суммой его вклада, а за всем, чем он владеет. Задумайтесь: в чей бизнес человек захочет инвестировать, зная, что при этом можно потерять крышу над головой или даже оказаться в тюрьме? Может быть, в дело близких родственников или, по крайней мере, надежного друга, которого хорошо знает и видит достаточно часто, чтобы заметить что-либо подозрительное. Немыслимо было инвестировать так, как это делается сегодня, — покупать акции компаний, менеджеров которых вы и в глаза не видели. Такая ситуация строго ограничивала количество капитала, который могла собрать деловая инициатива.

В 1500-х годах, это, наверное, не было особой проблемой по причине локальности и частной собственности предприятий. Однако управлять торговлей Англии с половиной мира — обременительная задача. Корпорация, созданная королевой Елизаветой I, назвалась Ост-Индской компанией. На протяжении двух следующих столетий она разрослась столь широко, что стала похожа не столько на торговое предприятие, сколько на колониальное правительство. На пике ее могущества под управлением компании находились 90 миллионов индийцев. Она содержала 200-тысячную армию, в ней действовала основанная на меритократии[355] гражданская служба; компания чеканила собственную монету.

Идея ограниченной ответственности прижилась. В 1811 году штат Нью-Йорк предоставил такую возможность любой производственной компании без всяких королевских привилегий. Другие штаты и страны последовали этому примеру. В 1854 году присоединилась ведущая экономика мира — Великобритания. Впрочем, нравилась эта идея не всем. Журнал Economist недовольно писал, что если кому-то хочется ограниченной ответственности, то об этом можно договориться и в частных контрактах.

Как мы уже видели, промышленные технологии XIX века, например железные дороги и электрические сети, нуждались в капиталовложениях, причем значительных. Для этого нужны были либо масштабные государственные проекты, в то время еще не вошедшие в моду, либо компании с ограниченной ответственностью. Последние доказали свою ценность, и вскоре Economist уже превозносил неизвестных изобретателей ограниченной ответственности, заслуживающих «почетного места рядом с Уаттом, Стефенсоном и другими пионерами промышленной революции»[356].

Тем не мене, как показала «железнодорожная лихорадка», общества с ограниченной ответственностью не лишены недостатков[357]. Некоторые из них были очевидны для отца современной экономической мысли Адама Смита. В «Исследовании о природе и причинах богатства народов», вышедшем в 1776 году, он отвергал мысль, что профессиональные управленцы будут хорошо присматривать за деньгами акционеров. «От директоров подобных компаний, которые заведуют в большей степени чужими деньгами, чем собственными, нельзя ожидать такой неусыпной осторожности, какую участники частного торгового товарищества проявляют в управлении своим капиталом»[358], — писал он.