– Наконец-то, – с трудом выдавила я.

Джуд кивнул, натянул шапку на самые брови.

– Хорошо. Значит, все к лучшему.

А я только успела подумать, что сердце у меня больше не болит…

– Тогда, видимо, нам больше не о чем разговаривать. – Я дернула рукой, давая понять, что пора бы ему отойти от двери.

Джуд не двинулся.

– Нет. Есть о чем. – Взгляд у него стал стеклянным. – Я должен все тебе объяснить.

– Спасибо, конечно, но не стоит, – возразила я, снова порываясь выйти. – Я лучше пойду.

Джуд положил ладонь на ручку двери.

– Не раньше, чем я объясню, что произошло в субботу.

Я была близка к тому, чтобы сломаться. Сломаться и позволить ему вернуться. Не знаю, в чем была причина, – то ли в его потерянном взгляде, то ли в том, что я сама потерялась, но я знала: вернуться я ему не дам. Просто не могу этого допустить.

– Не нужны мне твои объяснения, Джуд! – рявкнула я. – Если ты забыл, так я лично там была. И видела все собственными глазами. Повторяю последний раз: наши отношения, какими бы они ни были, закончены. Так что побереги силы, потому что я свои на тебя тратить не собираюсь.

На этот раз, когда я попыталась пробиться к двери, он не стал мне мешать. Хотя часть меня по-прежнему хотела, чтобы он меня остановил.

Весь день Джуд ходил за мной по пятам, и конечно, все пялились на меня, как на циркового клоуна, и дружно избегали и меня, и моей девяностокилограммовой тени ростом 186 см. Он больше не сказал мне ни слова, хотя было ясно, что хотел, верил, ждал, что я сделаю первый шаг. Надеюсь, ему понравится ждать всю жизнь.

Я выскочила из класса за несколько минут до конца шестого урока и со всех ног бросилась к машине. Облегченно выдохнула, когда выехала с парковки, а мрачная фигура в зеркале заднего вида так и не появилась.

Очевидно, мне пора было перекраивать собственную жизнь. Пока что я могла только сбегать из нее, и помогало в этом единственное – танцы. Мне повезло: к тому моменту, как я приехала, танцкласс уже опустел. Я мысленно проследила свой путь, как из маленькой девочки в пышной юбочке превратилась в профессионального танцора, которого рады будут видеть у себя лучшие танцевальные школы страны. И все благодаря унаследованному от отца трудолюбию, грации, которую, как уверяла мама, я получила от нее, и ангельскому терпению мадам Фонтейн.

Она начинала тридцать лет назад, и за это время заброшенное здание в историческом центре города стало самой знаменитой в округе танцевальной студией. С виду в ней не было ничего особенного, но мадам Фонтейн совершенно справедливо все называли примадонной. В танцевальном мире она была легендой, говорили, что она из тех преподавателей, кто прожует тебя и выплюнет, но для меня она была святой. Она единственная, с кем я могла поговорить по душам, когда больше было не с кем. Пять лет назад, когда я всерьез собиралась бросить танцы, мадам Фонтейн закатила мне настоящий скандал, но при этом нашла столь правильные слова, что я справилась, переступила через боль и вскоре поняла, что танец способен не только маскировать страдания, но и исцелять их. Танец спас меня там, где не смогли спасти ни родители, ни врачи, ни даже я сама.

Кабинет директора тоже был пустым и темным. Заглянув внутрь, я разглядела на столе блюдо с сухофруктами, заботливо укрытое пленкой, а сверху – бледно-розовый клочок бумаги, на котором было одно-единственное слово: «Люси».

Вытащив из-под пленки курагу, я развернула записку.

В этом была она вся – Матильда Фонтейн, легенда балета. Собственноручно высушенные фрукты, приправленные завуалированной угрозой – будь добра, впахивай до кровавых мозолей.

Впрочем, впахивать до кровавых мозолей на пальцах, на ступнях и в мыслях – именно это мне сейчас и требовалось. Я даже не стала переодеваться, так и осталась в легинсах и кашемировой тунике. Только стянула волосы в пучок, надела пуанты и быстренько сделала несколько упражнений на растяжку. Вставив в аудиосистему диск с Чайковским, я выкрутила звук до максимума и зависла в гранд-жете еще до того, как первые ноты заставили задрожать зеркальные стены класса.

Чтобы не повредить мышцы и связки, танцоры всегда разогреваются перед занятием, но мое сердце с девяти утра и так билось в два раза быстрее. Мне просто не нужно было никакого разогрева – я разогревала себя изнутри.

Я танцевала, пока не село солнце, а небо не почернело. Я танцевала, пока трижды не прозвучал весь диск. Я танцевала, пока не выдула два литра воды. Но какие бы тяжелые связки я ни выбирала, как бы ни сосредотачивалась на том, чтобы идеально исполнить каждое па, я не переставала думать о Джуде.

Финал «Лебединого озера» прозвучал в третий раз, и в зале стало тихо. Пот тек с меня ручьями, дыхание не восстанавливалось, и тело болело от шеи до кончиков пальцев на ногах. Отличное получилось занятие.

Я потянулась за очередной бутылкой воды, когда по залу разнесся тихий свист. Всего лишь свист, а я все равно узнала этот голос.

– Боже, ты прекрасна. Можно всю жизнь прожить, глядя, как ты танцуешь.

– А я-то думала, долго ли ты будешь меня искать, – сказала я, когда Джуд выступил из тени директорского кабинета. Казалось, за шесть часов, что мы не виделись, он стал старше лет на десять. Под глазами резко обозначились черные тени, на смуглой коже появился желтоватый оттенок, но больше всего постарели глаза.

– Примерно столько, сколько требуется, чтобы добраться сюда из школы, – ответил он, взявшись за косяк двери.

– Я в студии часов шесть уже торчу. – Сделав большой глоток воды, я позволила себе опуститься на пол и оперлась спиной о зеркало.

– Ну, и я почти столько же. Только не хотел мешать. Поэтому повел себя как добропорядочный вуайерист и смотрел на тебя через окно. – Он ухмыльнулся, пнув каблуком филенку двери. – А еще я чуть-чуть боялся, что ты сделаешь со мной что-нибудь ужасное, если я рискну тебя прервать.

– А-а… – Я легла животом на выпрямленные ноги, потянулась – от напряжения мышцы готовы были порваться. – Ну хоть правду сказал. Наконец-то, – пробормотала под нос, но достаточно громко, чтобы Джуд услышал.

– Я очень много правды должен тебе рассказать, Люс.

Таким потерянным я его никогда не видела. Его голос разбередил душу, и, прежде чем сама поняла, что делаю, я похлопала ладонью по полу рядом.

– Мне нужно потянуться, а тебе, кажется, нужно поговорить, – сказала я, заставляя себя тянуться на пределе возможного. – Совместим полезное с полезным.

Джуд пересек зал, подошел ко мне. Кажется, он все-таки расслабился, хотя лицо по-прежнему оставалось напряженным.

– Я ничего не приукрасил, – проговорил он, садясь и сползая по зеркалу спиной. – Ничего прекраснее в жизни не видел. Даже не подозревал, что ты офигительно талантлива. Станешь звездой какого-нибудь крутого балетного шоу, и миллионеры будут платить тыщи баксов за место в первом ряду, чтобы на тебя посмотреть. (Танцевального жаргона он не знал, да и вообще демонстрировал дремучее невежество, и я с трудом сдерживала ухмылку.) Или будет еще какое-нибудь фантастическое дерьмо.