Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне особенно не о чем рассказывать, – ответила она и поудобнее устроилась на диване.
Может случиться все, что угодно.
– О, я в этом сомневаюсь, – сказала Клэр. – Правда, сомневаюсь.
Выговор Клэр смутно беспокоил Тесс. Он был похож на европейский, но не поддавался четкому определению. У Клэр были короткие угольно-черные волосы, зеленые глаза и необычно высокие скулы. Она носила легкий макияж, и от нее веяло кардамоном. Судя по тому, какая она подтянутая и мускулистая, она явно привыкла держать себя в форме. Вероятно, она ненамного старше Тесс.
Тесс пожалела, что она не выбрала что-нибудь более элегантное, чем холщовые брюки и черную футболку.
– А как насчет вас? – спросила она. – Откуда вы?
– Отовсюду понемногу, – улыбнулась Клэр. – У меня была галерея в Санта-Фе, но в прошлом году я продала ее. Теперь живу в Нью-Йорке, а до того жила в Праге.
– Прага… – повторила Тесс и подумала о том, как раньше они с Генри собирались пешком путешествовать по Европе и осматривать старинные города. Если не считать короткой поездки на выходные в Монреаль, Тесс никогда не была за рубежом.
Тесс стала изучать сигарету, которую держала в руке. Рядом с фильтром на бумаге был виден коричневый ромбик с деревом внутри. Явно не американские. Если бы она путешествовала по Европе, то могла бы курить такие сигареты. Могла бы сейчас блеснуть познаниями и назвать марку.
– Позвольте объяснить, зачем я пригласила вас сюда, – сказала Клэр. – Как я уже сказала по телефону, мне очень понравилась ваша работа.
Тесс улыбнулась. Она не представляла, каким образом ее маленькие холсты с клумбами и лейками могли привлечь внимание этой женщины.
Ее взгляд вернулся к рукам Клэр. Они были почти мужские на вид, что как-то не вязалось со всем остальным.
Хрупкое и изящное голубое яйцо малиновки выглядело бы наиболее эффектно в руке Клэр. Ей вдруг захотелось прикоснуться к этим рукам, провести пальцами по угловатым костяшкам и выступающим сухожилиям. Они напоминали кошачьи лапы, и она подумала о том, как кошки потягиваются и когтят воздух вытянутыми лапками.
Очень странно. С какой стати ей захотелось прикоснуться к рукам другой женщины? Такое желание могло бы возникнуть у юной Тесс, студентки колледжа. Но не у этой Тесс – здравомыслящей матери, которая следит за своими счетами, заполняет кладовку банками самодельного клубничного джема и смотрит за тем, чтобы Эмма не выходила под дождь без зонтика.
– Но я чувствую, что чего-то не хватает, – продолжила Клэр.
– В самом деле? – Тесс потеряла нить разговора, забывшись в своих мыслях.
– Я смотрю на ваши картины и чувствую, что чего-то не хватает, – взгляд ее зеленых глаз уперся в Тесс.
– Не хватает? – Тесс закусила губу. Обычно такое замечание вызвало бы у нее защитную реакцию, но в устах Клэр оно звучит примирительно.
Клэр кивнула и сделала глоток эспрессо.
– Я ощущаю что-то под поверхностью замысла. Что-то нетронутое. То, что я хочу видеть в картине, которую вы напишете для меня.
– Прошу прощения? – пробормотала Тесс.
Разве она уже согласилась написать картину? И чего именно хочет эта женщина?
Тесс выпрямилась на диване, готовая к вежливым оправданиям и быстрому уходу.
– Страсть, – сказала Клэр. Она подалась вперед и положила руку на запястье Тесс, которая получила такой неожиданный электрический толчок, что тихонько ахнула. Клэр с улыбкой удержала ее руку и добавила: – Вот чего не хватает.
Засыпание и пробуждение. Облака в небе. Облака у него в голове, на обратной поверхности сомкнутых век. Красивые картинки. Пушистые кролики. Блуждающие огоньки. И лось (о, боже, только не лось!).
Когда-то давным-давно Генри, Тесс и Эмма лежали вместе в ярко раскрашенном гамаке, подвешенном между деревьями, наблюдали за облаками и окукливались. Мир казался таким надежным и безопасным. Таким идеальным местом. Скоро они встанут и зажгут костер. Сделают еще больше сладких сэндвичей с дымком. Снова будут обмениваться глупыми шутками.
Тук-тук.
Кто там?
Буу.
Буу, это кто?
Почему ты плачешь?
Генри услышал всплеск и открыл глаза. Мир вращался вокруг него. Он вовсе был не в гамаке, а в пластиковом шезлонге рядом с бассейном, с пластиковым стаканчиком водки в руке. Эмма только что нырнула «бомбочкой». Генри увидел, как его дочь поднялась на поверхность. Но не мог сделать то же самое. Его глаза непроизвольно закрылись. Он находился в этот момент под облаками, на дне собственного бассейна.
– Эй, папа! Смотри, я лягушка!
Как славно, милая. Так замечательно. Так здорово быть лягушкой. Ква-ква, прыг-прыг.
Генри вновь подумал о лягушках в аквариуме. О раздувшихся, позабытых трупах. А потом исчез, словно кто-то щелкнул выключателем в его мозге. Ты пил с семи утра и почти не спал с прошлого вечера, – вот что это за выключатель. Теперь он был вместе с лягушками: они плескались, квакали, пытались вырваться на свободу. Его дочь – тоже лягушка. Она квакает и плещется. Так много бессмысленного плеска.
Генри не мог открыть глаза.
– Она утонет в этом бассейне, – обратился Генри к Тесс какой-то потаенной частью своего мозга, затерянной в прошлом. Голос рока и судьбы. Черная грозовая туча на горизонте. – Ты должна была разрешить мне засыпать его. Здесь мог быть теннисный корт или зеленая лужайка.
Генри вынырнул на поверхность и с трудом разлепил глаза. Он увидел лишь ноги. Тонкие ножки, скрещенные в воздухе. Торчащие из резиновой внутренней трубы. Она застряла и бьется под водой, отчаянно стараясь вырваться.
О господи! Генри скатился с шезлонга и моментально оценил ситуацию. Он поднялся на ноги и бросился вперед. Его малышка тонула прямо у него на глазах. Он всегда знал, что так и будет. Тысячу раз видел это в ночных кошмарах.
Он услышал, как вновь обращается к Тесс: Я же тебе говорил.
Генри побежал к бассейну, но зацепился за белую деревянную скамью, где он обычно садится у края воды. Тесс называет ее «спасательной скамьей».
Он с треском упал, словно рухнувшее дерево. Словно дерево во дворе, которое превратилось в каноэ. Сто двенадцать годовых колец и нелепая лодка, которая никогда не будет спущена на воду.
Он ударился головой о бетон и разбил голову. Вот мои мозги, – подумал он. – Вот и вся жизнь.
Что, если время движется не линейно?
Что, если можно вернуться обратно?
Ты ставишь половинки друг напротив друга, ложишься на пол и видишь зеркальный коридор.
Буу, это кто?
Почему ты плачешь?