В общем, работы было много, суеты ещё больше, но пистолет словно канул в воду.

Удручённый Шапкин сидел неподвижно на стуле и был похож на объевшегося зерном попугая, который, не в силах двинуться с места, изредка поворачивая голову то налево, то направо, отвечая на вопросы коллег.

Он уже не думал о пистолете. Он думал о своей жизни. О том, как служил в армии. А потом поступил в школу милиции. Заочно закончил университет. И всё служил, служил и служил. Отдавал честь, принимал честь. И никогда не было возможности остановиться, подумать, посмотреть вокруг.

Когда-то ему казалось, что криминальный мир такой маленький, что живут в нём только избранные. Поэтому они и помогают друг другу. Но потом, со временем, этот маленький мир расширился до такой степени, что Шапкин уже не видел за его пределами ничего.

Всё вокруг превратилось какое-то месиво из преступников, милиционеров, свидетелей и потерпевших. Куда бы он ни посмотрел, он обязательно видел недоделанную милицейскую работу, которой уже сам начинал захлёбываться. Но продолжал хвататься за всё. Заставлял других тоже это видеть и делать. Недоумевая, когда его коллеги проходили мимо, наплевав на свои обязанности, на свой долг!

Наверно поэтому Шапкину и предложили пойти в управление, руководить наградным отделом. Слишком активен был, близко к сердцу воспринимал всё, что касалось службы. Он ни на кого не обижался. Быть может, руководство сделало правильно, переведя его на составление бумаг, планов, отчётов. Во всяком случае, здесь он так сильно не переживал.

И вот на тебе, неприятность. Со стороны могло показаться, что Шапкин сильно беспокоится за себя. Но это было не так. Он чувствовал себя виноватым в том, что причинил неудобства такому большому количеству сотрудников. Которых подняли с постели, оторвали от жён и детей, которых они и так не часто видят. Заставили ночью ехать на работу. И всего лишь потому, что какой-то разгильдяй потерял табельное оружие.

Однажды, общаясь с американцами, приехавшими по обмену опытом, он задал такой вопрос: «Что будет сотруднику утратившему оружие?»

Они пожали плечами и ответили, что это его проблемы, ему придётся купить себе новый пистолет! Люди же теряют деньги и драгоценности. Почему нельзя потерять оружие? А вот тот, кто его найдёт и не сдаст в полицию — сядет в тюрьму. Потому, что это умышленное преступление!

Но в России всё по-другому. Она всегда жила по своим законам. И зачем только столько денег тратится генералами на поездки по обмену опытом. Если весь накопленный опыт работы правоохранительных органов за рубежом нам не подходит?

Шапкин готов был так сидеть ещё сутки и следующие, напрягая свою память, но толку от этого не было.

Больше всех суетился и злился молодой начальник Шапкина. Дело шло к осени, — празднованию дня милиции. Можно было заработать денег, наградив кого надо. Особенно ценились наградные пистолеты.

Теперь, если информация дойдёт до Москвы, ни то, что пистолетов не видать, выговоры могут навесить! Вот и будет праздник!

Он периодически садился на стул рядом с Шапкиным и нудил:

— Ну, вспоминай, где был — то?

— Я же уже говорил, — огорчённо повторял Пётр Иванович, — нигде я не был. После работы дошёл пешком до метро. Сел в вагон и заснул. Проснулся на конечной! Пистолета нет.

— И что, совсем ничего не чувствовал, когда тебя шмонали?

— Не чувствовал, — отвечал Шапкин и замолкал.

Пронин сидел в этом же кабинете. Его оставили для согласования мероприятий. Он брал трубки звонивших телефонов, отвечал на вопросы, принимал доклады и записывал в журнал результаты. Пока они были не утешительные.

Стас, как и большинство сотрудников, был очень расстроен. Но в голове у него давно созрела идея, и он ждал только подходящего момента, чтобы её высказать.

Этот момент наступил, когда в кабинете остались только начальник отдела, Шапкин и он.

— А если попробовать гипноз? — предложил он начальнику отдела.

— Да пробуй, ты чего хочешь…, — начал было тот, но осёкся, когда до него дошёл смысл сказанного, — это как?

— Ну, помните, меня же посылали учиться в медицинский?

Никто из руководителей этого не помнил. И Стас продолжил объяснять, что есть возможность вернуть память, или хотя бы её сконцентрировать на определённом моменте, когда пистолет похищали. И даже запомнить очертания преступников.

— Валяй! — сказал начальник, и положил руку на плечо Шапкина, — Что нужно?

— Надо закрыть дверь в кабинет, чтоб никто не ломился и всё! — ответил Стас.

— Действуй! — сказал начальник.

Шапкин обречённо продолжал сидеть на стуле, в душе соглашаясь со всем, хотя в гипноз он никогда не верил и считал всех специалистов данного профиля шарлатанами.

Стас приклеил на обратную сторону двери скотчем бумагу «Не шуметь и не стучать». Провернул ключ в замке и вернулся назад. Затем отключил телефоны, стоящие на столах.

— Пётр Иванович, пересядьте, пожалуйста, на диван, — обратился он к Шапкину.

И поскольку Шапкин стал раздумывать, его начальник решил ускорить процесс.

— Петя, ну что ты расселся, — недовольно произнёс Ходюк, мягко толкая Шапкина со стула.

— Будь, что будет, — подумал Шапкин и пересел на диван.

Стас включил настольную лампу и направил её в лицо Шапкину. Сел рядом немного сбоку.

— Пётр Иванович, — начал Стас, — вспомните, когда вы в последний раз уставали очень сильно?

— И вспоминать не надо! — уверенно сказал Шапкин, — сильнее, чем сегодня никогда не уставал!

— Пётр Иванович, — голос Стаса постепенно становился однотонным, — Вы не отвечайте мне. Вы слушайте и выполняйте!

Шапкин замолчал и больше не произнёс ни слова.

— Постарайтесь глядеть на свет! — продолжил Стас, — Я понимаю, что это тяжело, и вы устали. Но свет поможет вам ощутить ту усталость полностью. Он поможет вам расслабиться и ни о чём не думать. Успокоится. Сначала свет будет резать вам глаза, но постепенно резкость будет уходить, а на её место приходить спокойствие и равновесие. Вы почувствуете лень и желание ни о чём не думать, ничего не анализировать. Ваши веки будут становиться тяжелее. Они будут получать тяжесть от этого света. И чем дольше вы будете глядеть на свет, тем тяжелее они будут.

Затем, чтобы увеличить скорость погружения в транс, Стас применил методику мигания на счёт.

— Теперь я начну считать, — монотонно продолжал Стас, — вы должны открывать и закрывать глаза на счёт. Я буду считать от одного до двадцати. Когда я досчитаю до двадцати, ваши веки будут очень тяжёлыми, и вы закроете глаза. Погрузитесь в глубокий сон.

Стас начал монотонно считать:

— один — ваши веки открыты, два — глаза закрываются, три — глаза открываются, четыре…