На последней, у открытой двери меня ждал мужчина лет шестидесяти в черном костюме, пусть и не в смокинге, но зато с пышными бакенбардами и — с ума сойти! — в белоснежных перчатках, в такую-то жару! Спина у него была такая прямая, как будто бы он проглотил палку. Взгляд был торжественный, но немного усталый.

— Проходите, сэр, — произнес он с достоинством. — Мисс Кэмпбелл ожидает вас.

Я вошел в дом. Не знаю, что было на верхних этажах, но нижний поразил меня в первую очередь холлом: он был огромен, на стенах висели картины, я не вглядывался, естественно, какие именно, но в их подлинности сомневаться не приходилось. А посреди холла бил фонтан. Да-да, самый настоящий фонтан. Он был выполнен из белого мрамора в виде девушки, несущей над головой кувшин; из него-то и стекала вода прямо в шестиугольный бассейн, в котором — я еще раз испытал потрясение — плавали разноцветные рыбы.

— Следуйте за мной, сэр! — дворецкий открыл первую же дверь, и мы оказались, видимо, в гостиной, судя по обилию мягкой мебели и камину.

— Располагайтесь, пожалуйста, мисс Брэнда сейчас спустится. Разрешите, я поставлю в воду этот прекрасный букет. Что прикажете принести, сэр? Чаю со льдом?

— Было бы неплохо, — ответил я, передавая ему цветы, и дворецкий бесшумно удалился. Я огляделся и еще раз поразился, с каким шиком и размахом обставлен дом. Нет, я не хочу сказать, что обстановка вокруг меня выглядела безвкусной или вульгарной, напротив: все было очень красивым, изящным, но безумно дорогим, и именно это бросалось в глаза.

Гостиная была выполнена в бело-бежево-коричневой гамме: пол, выстланный паркетом светлого дерева, блестел, как каток, лишь у камина лежала белая шкура какого-то неизвестного мне невинно убиенного животного. Большое французское раздвижное окно выходило в сад, мягкие шторы светло-коричневого цвета с золотым узором были разведены, позволяя любоваться открывающимся из окна прекрасным видом. Мебель была явно сделана на заказ: и овальный стол из дерева в тон паркета, и оба гарнитура — один мягкий, в правой половине комнаты, второй — перетянутый светлой кожей, стоявший слева от входа. Возле него возвышалась хрустальная горка: видимо, бар, возле которого стоял большой белый рояль. На стене, противоположной окну, висел большой портрет, написанный красками: молодая женщина в роскошном вечернем платье. Я подошел поближе. Прямо на меня смотрели глаза моей Брэнды, такие же пронзительные, изумрудно-зеленые, тот же взгляд. Правда, у женщины на картине он был очень грустный, несмотря на то, что художник изобразил ее улыбающейся. Женщина была прекрасна, и Брэнда очень на нее походила.

— Это мама, — вдруг раздался за моей спиной любимый голос. Я и не заметил, как она вошла.

— Привет! — я обернулся и обнял Брэнду. — Ты как?

Она была в длинном домашнем платье приглушенного серого цвета с глубоким вырезом на спине; волосы, собранные в высокий хвост, полностью открывали ее такое родное лицо с самыми красивыми на свете глазами.

— Со мной уже все хорошо, спасибо тебе за цветы. Гарольд поставил их в воду, они в моей комнате. Садись, Дик, сейчас подадут чай.

Она подошла к окну, и только сейчас я заметил ее необычную бледность и уже знакомые круги под глазами.

— Что с тобой? Все еще нездоровится? — с тревогой спросил я.

— Нет-нет, все в порядке, — улыбнулась Брэнда. — Иди ко мне!

Мы сели рядом на мягкий диван у окна, и она обвила руками мою шею.

— Я так люблю тебя, Дик!

— А я тебя еще больше, — шепнул я и поцеловал ее в сомкнутые губы. — Расскажи мне о маме, если можно.

— Тебе можно, — кивнула Брэнда.

В этот момент дверь открылась, и дворецкий Гарольд торжественно вкатил в гостиную столик на колесиках, на котором стоял графин с холодным чаем и еще какие-то закуски в многоярусных тарелочках.

— Спасибо, Гарольд, — поблагодарила его Брэнда. — Дальше мы сами, можете идти.

— С вашего разрешения, мисс, — прикрыв двери, дворецкий вышел из гостиной, оставив нас наедине. Брэнда налила нам чаю и, забравшись с ногами на диван, прижалась поближе ко мне.

— Мама была очень красивая, — начала она, — и очень веселая…

— На портрете у нее грустный взгляд, — осторожно заметил я.

— Да, я знаю, но не могу объяснить, почему. Может, ее что-то расстроило в тот момент… Мама всегда говорила, что каждый день в жизни нужно проживать как последний, что каждый прожитый день бесценен только потому, что его уже никогда не вернуть. Знаешь, они с папой такие разные! Удивительно, что они вообще поженились, но это действительно была любовь с первого взгляда, Дик, мне мама часто рассказывала.

— Твою маму звали Ребекка?

— Откуда ты знаешь? — спросила Брэнда. — А-а, читал, наверное, ее статьи?

— Нет, милая, — честно признался я, — изучал биографию твоего отца. Но ни о тебе, ни о твоей маме там ничего нет. Только ее имя.

— Знаю. Папа не хочет, чтобы в прессе о нас упоминалось. Хотя странно: маму-то читали многие, она ведь была журналистом. Газета «Таймс», финансовый отдел. У нее там была своя колонка.

— В самом деле? — я был удивлен. Мне почему-то виделось, что жена Кэмпбелла просто обязана быть похожей на его мать, простую секретаршу.

— Ну да. Ты не читал цикл ее статей о богатейших людях Британии?

— Нет, родная, не читал, — виновато ответил я.

— Неважно, — Брэнда встала, чтобы подать мне чашку. — Они с папой, собственно говоря, и познакомились благодаря этому циклу. Мама как раз писала о нем, а ему что-то очень не понравилось. Он приказал ее редактору поставить на место «эту сопливую девчонку, бездарную писаку». Ну мама и разозлилась. Представь, ворвалась к нему в офис, в Сити, не знаю, как ее пропустили, да еще и с диктофоном! И прямо отцу в лицо: «Вы всегда оскорбляете людей за глаза, мистер Нефтяной король? Или считаете, что именно это придает вам изюминку?» Папа потом рассказывал, что взглянул на нее и потерял голову. И, вместо того чтобы вышвырнуть ее из кабинета, вымолил согласие поужинать с ним. Именно вымолил! Представляешь? Мама ни за что не хотела ужинать с хамом.

— А дальше?

— Папа повез ее на ужин в Париж на своем самолете, а спустя неделю после этого ужина сделал маме предложение. Они поженились, и вскоре родилась я. Мои родители действительно любили друг друга, Дик. Мама всегда смеялась, вспоминая тот день, когда она ворвалась к папе в офис, но при этом говорила, что, увидев его, сразу поняла, — это он, тот самый. Бывает и так. Это как молния: ударит, не спрашивая, — и всё!

— Как у нас? — с улыбкой спросил я.

— Как у нас! — серьезно ответила Брэнда, забираясь мне на колени.

— Слушай, а кто у вас играет на рояле? — спросил я.

— Я играю, мама играла.

— Сыграй мне, пожалуйста, что-нибудь.

— Что-нибудь? — переспросила она.