В состав армии вошли 3-й механизированный корпус, 6-й танковый корпус и другие части и соединения. Им приказано было сосредоточиться в небольшом городке Осташков Калининской области. На все это давалось 15 дней.

Возвратившись из Москвы, Катуков как всегда развил бурную деятельность. Механизм управления армией сложный, не все поначалу ладилось с укомплектованием штаба армии. Помог представитель Ставки Г. К. Жуков, приезжавший на Северо-Западный фронт. С его разрешения на должность начальника штаба из 22-й армии был переведен Михаил Шалин, из 3-го мехкорпуса — Матвей Никитин и Павел Дынер.

Сдав 3-й мехкорпус генерал-майору С. М. Кривошеину, Катуков приказал Дынеру, нашему богу по ремонту техники, подготовить всю матчасть к переходу в Осташков. После длительных боев на сборном пункте машин (СПАМ) скопилось много грузовиков и танков, которые нуждались в ремонте. За полмесяца выполнить такую работу, казалось, было невозможно. Но ремонтники постарались. В одном отчетном документе можно найти такую запись: «В условиях морозов при почти полном отсутствии запасных частей эта новая задача — ремонт танков и автомашин — казалась совершенно невыполнимой. Но русское упорство, сообразительность, правильная расстановка людей, широко развернутая политико-воспитательная работа сделали свое дело. Эти трудности армии были преодолены».[19]

О П. Г. Дынере следует сказать особо. Павел Григорьевич — личность интереснейшая. Инженер, человек с большим жизненным опытом. Через управление, которым он руководил, прошли тысячи машин, многим он дал вторую жизнь. Разыскав после войны его адрес в Одессе, я надеялся, что генерал Дынер написал воспоминания о своих сослуживцах, в первую очередь о Катукове. Мои ожидания не сбылись. Его жена, Любовь Владимировна, сообщила: «К сожалению, дома нет никаких документов о прошедшей войне. Мемуаров Павел Григорьевич не писал, а были только теплые воспоминания о Михаиле Ефимовиче. Сейчас осталась добрая память об ушедших от нас, а у меня еще и вечная скорбь о муже».[20]

К дынеровским ремонтникам мне приходилось обращаться после странных обстоятельств. У меня на батарее были повреждены тягач и одна пушка. Причем, повредили мою матчасть не немцы, а свои же летчики. У села Богородицкое в самый ответственный момент, когда шла переправа через Лучесу, над батареей прошлась тройка штурмовиков Ил-2. Мы проводили их ласковым взглядом. Самолеты, развернувшись, вдруг стали бомбить нас и поливать пулеметными очередями. Батарейцы попрятались по щелям и окопам, посылая в их сторону теперь проклятия и отборный мат. Я не понимал, что происходит. Рядом с батареей стоял штаб бригады, охраняемый крупнокалиберными пулеметами ДШК. Один из пулеметчиков не растерялся и шарахнул по «илам». Те быстренько удалились в наш тыл.

Я смотрел на работу «собратьев» по оружию и ругался на чем свет стоит: тягач прошит пулеметной очередью, а у пушки пробит щит и повреждена станина. При этом был ранен один из моих батарейцев. Об этой «пиратской» акции было доложено командованию. Пока начальство разбиралось, мне пригнали новый тягач, а пушку подремонтировали, но она так и продолжала воевать с дырой на щите, как память о «боевом содружестве» авиации и артиллерии.

Правда, у этой неприятной истории было и свое продолжение. Когда армия совершала марш из калининских лесов к Ленинграду, где должна была участвовать в деблокаде города, наш уставший и промерзший дивизион остановился на отдых в какой-то деревне, рядом с которой находился полевой аэродром. Видно было, как с него поднимались и садились на заснеженное поле самолеты. Я со своим политруком Александром Федоровым зашел в ближайшую избу, которая уже была обжита летчиками. Те не воспротивились нашему визиту, пригласили обогреться, отдохнуть. Двое пилотов ушли на аэродром на дежурство, оставшиеся трое, как гостеприимные хозяева, предложили нам чай. За чаем я возьми и расскажи историю о том, как нас на Лучесе бомбили «илы». Один из летчиков достал из планшетки карту:

— А ну, артиллерист, покажи, где это происходило?

Мы уточнили место происшествия, и летчики признались, что в «бандитском» нападении участвовал «молодняк» из их полка. Командир звена в первый раз повел «тройку» на боевое задание. В полете ребята потеряли ориентировку, перепутали передний край противника со своим и отбомбились. Их потом разжаловали и отправили в штрафбат.

Вот так, по иронии судьбы, мы встретились с летчиками того полка, который причинил нам материальный ущерб.

Хотелось бы, конечно, встретиться с непосредственными исполнителями той «пиратской» акции. Но такая встреча не состоялась. А жаль. Мы бы сказали им много «приятных» слов.

В феврале 1943 года Ставка создала группу войск специального назначения, в которую вошли 68-я общевойсковая и 1-я танковая армии. Перед ее командующим генералом М. С. Хозиным была поставлена задача — войти в прорыв, который осуществляла 1-я ударная армия, чтобы иметь возможность выйти к Псковскому и Чудскому озерам и там закрепиться. Таким образом группа Хозина становилась заслоном, обращенным фронтом на запад, который лишал противника возможности подбрасывать подкрепления своим отрезанным под Ленинградом войскам, в частности 16-й армии.

Основные силы 1-й танковой армии во взаимодействии с 1-й ударной должны были продвигаться через Лугу к берегам Балтийского моря. В деталях это выглядело так: после прорыва обороны противника на линии Ритино — Корчиково — Холмы в бой вводились танковые и механизированные бригады, которые одной группой захватывали село Красные Струги и город Лугу, другой — Псков, затем, совместно с правофланговыми частями 59-й армии, занимали Новгород.

Но эта операция не состоялась из-за погоды. Еще недавно свирепствовала вьюга и крепчали морозы, а тут неожиданно погода переменилась, подули юго-западные ветры и началась ранняя весна. Снег стал таять прямо на глазах. Танки и машины застревали в огромных лужах, которые образовались за последнее время. Стало ясно, что использовать нашу технику в предстоящей операции будет просто невозможно. К счастью, вскоре из Москвы пришла директива о том, что операция отменяется.

Однако сосредоточение огромной массы войск — танков, артиллерии и пехоты на Демянском выступе — не осталось незамеченным противником. «Немцы не приняли боя, стали постепенно отходить из района Демянска, бросив свой плацдарм, с которого хотели наступать»,[21] — говорилось в информационной сводке о боевых действиях танковой армии в феврале-марте 1943 года.

Когда мы готовились к наступлению на Демянском выступе, наша бригада обновилась, помолодела, в нее влилось пополнение нового призыва. И у меня на батарее появилось несколько новичков. Молодых бойцов предстояло научить многому, познакомить с нашей техникой, приборами, оружием. Для тех, кто на «гражданке» работал трактористом или шофером, было проще, но артиллерийскому делу учились все. Получив пополнение, я стал распределять новичков по орудийным расчетам. Но тут командир 4-го орудия Коваленко, из бывших уголовников, неожиданно заявил: