Чуткое ухо Цезаря Карловича быстро уловило характерный контент её слов, и чиновник внимательно вгляделся в её лицо, стараясь понять – не ментовка ли это, не работница ли прокуратуры? Их он боялся особо. Но простую тюремщицу не узнал.

– Губер… он нет, не педофил. Про него говорят другое…

Тут Цезарь опять запнулся и замолчал. Видимо переступить последнюю черту никак не решался.

– Ну, похоже, его пытать придётся, – деловито уточнила Серафима ни к кому конкретно не обращаясь, но доставая откуда-то из сумочки вполне настоящие наручники, кожаную маску, и набор огромных цыганских игл, размеров с авторучку.

Последние произвели на вице-мэра абсолютно магическое впечатление. Он изменился в лице, жутко и внезапно побледнел, вжал голову в плечи и, продолжая стоять на коленях, попятился назад.

Заметив это, злобная Серафимушка тут же подошла к нему, и стала играть на нервах сломленного мужчины, с самым невинным видом ковыряясь кончиком иглы у себя под ногтями. Цезарь Карлович от ужаса сморщился, ноздри его раздулись, губы задрожали, казалось, он вот-вот заревёт как вчера ночью.

– Пожалуй…ста, – как всегда в минуты душевного смятения он стал заикаться. – Пожж…жалуйста, не надо игл… Я всё скажу про губера.

– Мы вас очень внимательно слушаем! – присоединилась к ним Вертухайка, поставив свою толстую ногу на плечо пленника.

Он прогнулся под её тяжестью еще сильнее и, наконец, решившись, выпалил:

– Губер ходит к проституткам!

Да шо вы говорите! – передразнивая украинский акцент, расхохоталась Серафима. – Все ходят! Мужика хлебом не корми, дай на стороне перепихнуться! И этим ты нас морочить собрался? А может тебе иголочку в ухо воткнуть, мил человек?

И она легонько ткнула его остриём в мочку, но и этого оказалось достаточно, чтобы Цезарь дернулся всем телом, словно его током шарахнули.

– Да нет же, вы не поняли! Он не просто так к ним ходит! Он даже их не трахает! – затараторил вице-мэр.

– А вот с этого момента поподробнее, – заинтересовалась леди Стефа. – Так что он с ними делает?

– Он заставляет их ему на лицо садиться! Причем выбирает самых грязных, вокзальных бомжих… А потом трусы у них выкупает за любые деньги. И себе на лицо их кладет и так дрочит.

Присутствующие дамы переглянулись с изумлением.

– То есть у него стремление погрузиться в самую грязь, окунуться в самую клоачную клоаку, правильно я понимаю? – продолжала допытываться Стефания.

Цезарь Карлович мелко затряс головой, зажмурив глаза от стыда, что смог такое выговорить.

– Это меняет дело, верно, дамы? Губер-то, оказывается, – наш человек! С ним можно работать!

Все захлопали в ладоши, переглядываясь и понимающе кивая. Хотя и не без скабрезных улыбочек и ухмылок.

– Только пожалуйста, умоляю… – опять заныл вице-мэр. – Я никогда и нигде не смогу подтвердить то, что сказал вам. У меня просто нет никаких доказательств. Это будет обычная клевета со всеми вытекающими… А у нас за такое… Сами знаете: ноги в бетон и на дно водохранилища. Пока рыбы не обглодают.

– Не волнуйся, никто тебя не заставляет свидетельствовать в суде. Мы тайная власть и потому умеем хранить чужие секреты, – сказала Стефания, пододвигая себе стул и усаживаясь перед коленопреклонённым мужчиной. – Просто непонятно, как вас – таких извращенцев, пускают в верхние эшелоны?

– Только таких и пускают… – грустно опустил голову чиновник. – На кого надёжный компромат имеется.

– Пожалуй, это правильно. Это они у нас переняли, – задумчиво сказала Стефа, и опять мне показалось, что «у нас» – прозвучало как-то странно.

У кого это «у нас»? У ордена сумасшедших феминисток? Или у кого-то ещё… А может я просто слишком много стал задумываться в последнее время?

– Теперь парочка организационных вопросов, – деловито продолжила леди Стефа. – У тебя там еще несколько молодых сладких мальчиков работает в твоем аппарате – их уволь. Больше ты им пиписьки теребить не будешь, всё, хватит, оттеребился. Твой секретариат теперь возглавит твоя супруга, у неё ты будешь просить прощения каждую ночь самым нежнейшим и сладчайшим способом, который она предпочитает, это ясно? У тебя теперь будут нормальные секретарши и помощницы, которых также подберёт тебе Евдокия Павловна. А мальчиков больше не будет – мы научим тебя женщин любить!

Дамы прокомментировали это одобрительным гулом. Вице-мэр поднял на Стефанию страдальческие глаза.

– А как же моя карьера?.. Ведь всё равно слухи поползут. И Пахом когда проспится, вдруг вспомнит?..

– А у тебя теперь только один выход – вступить в наш клуб! – с самой очаровательной улыбкой сказала леди Стефа, и стало ясно, что как раз к этому она и вела весь столь извилистый диалог. – Мы защищаем только своих, но защищаем безупречно. Вот ты когда-нибудь что-нибудь слышал про наше тайное сестринство?

Вице-мэр покачал головой.

– Потому что здесь все свои. И всё, что происходит в нашем кругу, здесь и остаётся. Как видишь, у нас есть и бывшие мальчики, теперь они служат нам, и никто никогда не посмеет их обидеть. Они под надёжной защитой. И у тебя есть такая уникальная возможность. Предлагаю один раз и времени на размышление не даю. Отвечай сразу: ты готов стать нашим клубным рабом? Раз и навсегда. Готов?

Мужчина коротко вздохнул и тут же ответил:

– Да.

Очевидно, что он предвидел нечто подобное и заранее для себя всё решил. Просчитал все варианты и их возможные последствия и расчетливо предал прежнюю корпорацию педофилов ради новой – феминистской. А может, захотел поиграть в двойного агента, кто ж его знает. Только я бы на его месте даже не думал обманывать нашу хозяйку…

Не по Сеньке шапка…

– Как видишь, у нас у всех здесь имеются творческие псевдонимы, – удовлетворённая его ответом, продолжила Стефания. – Тебе тоже надо придумать твой. А учитывая обстоятельства твоего здесь появления, я предлагаю наречь тебя Пигги. Свинкой по-нашему. Выбирай, как тебе благозвучнее.

Некоторые из присутствующих женщин засмеялись, впрочем, одобрительно.

– Возражений, думаю, не будет, особенно от тебя! – Стефа как печать на протокол поставила свою ножку на губы и нос вице-мэра и он, сам от себя такого не ожидая, чмокнул её подошву так громко, что на этот раз рассмеялись и захлопали все присутствующие.

***

И тут эту идиллию нарушил Пахом. Откуда он тогда взялся, я так и не понял. Вроде бы должен был быть нейтрализован сладким сном праведника и ничего не помнить из таинственных событий прошлой ночи. Но вот же внезапно очнулся и пошёл на поиски своего шефа. А, обнаружив его в коленопреклоненной позе, у ног целого коллектива мужененавистниц, он воспылал самцовой солидарностью и ворвался в гостиную с диким