Прошло некоторое время, но ничего не происходило. Тот, кто послал стрелу, не торопился увидеть дело рук своих. Чувствовал ли невидимый враг какой-то подвох или вел свою тонкую игру нервов, пытаясь пересидеть противника, вынудить его первым сделать свой шаг, было неизвестно. Но для сотника эти минуты показались вечностью. Наконец он услышал, как впереди хрустнула щебенка, обозначив чьи-то осторожные шаги. Неизвестный остановился всего в нескольких шагах, не решаясь приблизиться к предполагаемому трупу. Был виден его силуэт на фоне звездного неба, и он, в свою очередь, наверняка тоже различал темную тень на светлом песке дороги, но медлил, прислушиваясь к звукам ночи. Орше на какой-то момент показалось, что враг поднял самострел, чтобы сделать еще один выстрел наверняка, и он весь напрягся, чтобы опередить его встречным броском зажатой в руке стрелы. Но все обошлось. Неизвестный повертел самострелом в разные стороны и, закинув его за спину, сделал еще два шага вперед. Мышцы сотника, взведенные ожиданием, напряглись так, что, казалось, дотронься до них, и они лопнут, как гигантские струны, со страшным звоном умирающего металла. Вдруг враг остановился и, быстро повернувшись, пошел назад. Тут нервы сотника не выдержали, и рука его, дернувшись хлыстом, метнула отравленную стрелку в спину того, кто только что сам пускал ее, надеясь сразить своего врага насмерть.

Неизвестный словно споткнулся, замерев на вздохе, и хорошо знакомый хрип поведал миру, что стрела нашла свою цель, а ее наконечник еще сохранял на себе частицы отравы, не утратившей своей смертоносной силы. Орша не обрадовался смерти врага, потому что напряжение его нервов совсем не ослабло, а даже, напротив, возросло еще больше, и он, повинуясь приобретенному во многих битвах чутью, бесшумно и быстро перескочил в сторону, не забывая прятаться за щитом. И едва он это сделал, как туда, где он только что был, что-то хлестко и зло ударилось в землю, сначала один раз, а потом, словно торопясь вдогонку, быстро подряд еще два раза. Казалось, какое-то невидимое и страшное одноногое существо бросилось догонять сотника, но, потеряв след, остановилось. «На звук стреляют, сволочи, словно видят во тьме», – подумал он с непонятным облегчением. Отравленные стрелы, пущенные опытной рукой, не оставляли никаких шансов выжить тому, кто мог ошибиться хоть раз, заставляли продумывать каждый свой шаг с особой тщательностью, но Оршу это совсем не пугало. Он теперь знал своих врагов и знал, как они будут нападать и в чем их слабости. Не было сомнений, что его пытались убить синодики – специальные наемные убийцы византийцев, которых посылали для захвата пленных и убийства знатных врагов. Яд и короткие стрелы, пущенные из маленьких, спрятанных под полой самострелов, были их любимым и смертельным оружием, но самострелы долго заряжались, а для ближнего боя синодики имели только кинжал и ромфей слишком короткий, чтобы пытаться достойно соперничать в поединке с русским мечом. Поэтому синодики очень неохотно шли на ближний бой с теми, кто имел меч или саблю и неплохо владел этим оружием, а свои ромфеи пускали в дело только против заведомо слабого противника, вроде торговца или ремесленника. Они предпочитали убивать врага на расстоянии, из засады, метким выстрелом в спину. Поэтому возможность сразить противника безо всякого риска для себя постепенно развращала этих довольно сильных бойцов и делала их плохими фехтовальщиками. Приучаясь бить исподтишка, их сердца лишались бесстрашия и отваги, так необходимых для боя на клинках. И так уж устроен человек, что тот, кто хорошо бегает, никогда не будет хорошо драться, а из хорошего стрелка не выйдет любитель рукопашной битвы. Все это сотник понял в один миг, разом сбросив с плеч тягостное чувство неизвестности. Он еще ощущал дыхание смерти от затаившихся в ночи врагов, но уже без прежней сосредоточенной напряженности, сковывавшей движения. И если б не тьма, то можно было бы видеть, как глаза его светятся мальчишеским задором и удалью, и отчаянная мысль поиграть в прятки со смертью будоражит его воображение не леденящим ужасом, а пьянящим восторгом от возможности одолеть хитростью и воинским искусством опытных и сильных врагов. Разве может настоящий воин устоять перед таким соблазном? Нет! И Орша Бранкович, глянув в лицо смерти с бесшабашным весельем, решил сыграть свою смертельную игру с лучшими убийцами империи.

Он представил своих врагов и почти увидел их под покровом ночи, как они, бледнея от страха, лихорадочно заряжали свои самострелы, надеясь поразить врага отравленной стрелой еще до того, как можно будет скрестить мечи. Орша чувствовал их невольный ужас от осознания того, что рядом вдруг может появиться человек с огромным стремительным мечом, оставляющим на теле страшные смертельные раны, от которого не спасут ни отравленные стрелы, ни ромфей. Страх не успеть и промахнуться заставлял дрожать руки и ошибаться, и сотник, усмехнувшись в усы, решил слегка поиграть с этим животным инстинктом, заставив работать его против тех, кого он должен защищать.

Орша быстро подобрал с земли камушек и легонько кинул его туда, где, по его предположению, стоял один из синодиков. Пока камушек летел, он успел одним быстрым натренированным до бесшумной молниеносности движением выхватить лук и положить на тетиву стрелу. Едва он услышал шершавый звук удара о сухую землю, как почти в ту же секунду следом раздался дребезжащий звук сорвавшейся с руки тетивы. Видно, брошенный удачно камушек упал так близко от врага, что от неожиданности синодик выпустил самострел и схватился за свой ромфей, приняв звук падения за шаги своего врага. Простая уловка, о которой знает каждый опытный воин, но напряжение ожидания и неизвестность ночи заставляют ошибаться даже очень искусных бойцов и предательски вздрагивать от каждого резкого звука. Сотник не стал ждать, когда враг поймет свой промах, и пустил стрелу прямо на угасающий звук все еще гудящей тетивы самострела. Но тетива его лука также протяжно тенькнула, и глупо было надеяться, что этот звук никто не услышит. Орша припал к земле, накрывшись щитом, времени отскочить в сторону уже не было, и тотчас по его прикрытию забарабанили короткие отравленные стрелы. К своему удивлению, он насчитал их не меньше, а больше, чем прежде, и это его несколько встревожило и озадачило. Врагов оказалось больше, чем он рассчитывал. Может быть, в следующий миг стрелы полетят со всех сторон, и тогда щит уже не спасет его. Раздался короткий крик, известивший о том, что стрелял он не напрасно, и Орша мысленно вычел из числа врагов уже двоих, но он по-прежнему не знал, сколько еще осталось. Прикрываясь щитом, он быстро перескочил в сторону, по направлению к крику, справедливо полагая, что там, где его стрела поразила врага, он сможет проскочить между синодиками и не дать себя окружить.

Все было тихо, до звона в ушах, и сотник сделал еще несколько осторожных крадущихся шагов, низко пригибаясь к земле и закрываясь щитом. Вдруг позади него, шагах в десяти, что-то ударилось о землю с громким хрустом бьющейся посуды. Еще падали и крошились от удара черепки обожженной глины, как на месте падения вспыхнуло пламя. Орша от неожиданности резко прыгнул в сторону и тут же молниеносно припал к земле, накрывшись щитом. Над ним в тот же миг злобно свистнули две стрелы и с яростным шипением ткнулись в сухую землю. Он обернулся на горящий огонь, и тут снова раздался звук бьющейся посуды, и вспыхнул еще один сгусток пламени. Сотник вспомнил, что один из воинов рассказывал, будто синодики иногда носят с собой небольшие горшочки с греческим огнем, при помощи которых могут поджечь дом или, если надо, найти в темноте врага. «Хитрый народец», – подумал он с досадой. Бой шел совсем не так, как он хотел.