лично подбирали кадры. Провели, как говорит Берг на американский манер, множество «интервью» с сотнями людей. Приглашали не по партийной принадлежности, а наиболее способных.

Берг, не чуждый архитекторских замашек, настаивал на возведении небоскреба, даже сделал макет. Конечно, необычно — высотка в подмосковном лесу, зато из одной лаборатории в другую, самую далекую, благодаря уникальной системе лифтов, можно было добраться максимум за пять минут. Но Хрущеву лесной гигант в 50 этажей по душе не пришелся. Выстроили нормальные дома, и дорога от лаборатории до лаборатории растягивается до 35 минут.

Ладно, Бог с ним, с небоскребом. Главное, что постановление вышло с невероятной скоростью — через три месяца, и центр построили по нашим меркам моментально — за два-три года. Первым директором был назначен Филипп Георгиевич Старос, откомандированный из Ленинграда в подмосковный Зеленоград.

И внезапно — откат куда-то в сталинское прошлое. Или в приближавшуюся брежневщину. Почему в начальниках иностранец? Как там у них с идеологической подготовленностью? Словно забыли, что оба «чеха» стали по собственным и не раз высказывавшимся просьбам полноправными гражданами СССР с краснокожими паспортинами. Староса по личному распоряжению Хрущева приняли в КПСС сразу, без обязательного для всех и каждого кандидатского срока. Кроме него такое доверие оказали только Юрию Гагарину. (Берг, едва не матерясь, вспоминает, как вступал в советскую компартию через райком, с рекомендациями и отчетами о кандидатстве.)

Через шесть месяцев Староса от руководства Центром микроэлектроники отстранили. И, как это обычно у нас в Стране Советов делалось, за спиной. К нему приехал только-только назначенный беспомощный директор: «Так уж получилось. Что мне теперь делать?»

Старос был чересчур гениален и потому неуправляем для партийной системы. И несмотря на все на это — наивен. Они с Бергом написали письмо Никите Сергеевичу лично, где по-партийному принципиально докладывали Хрущеву, что его предсказания насчет «гавриков» сбылись, их действительно обманули. Хрущевский помощник твердо пообещал передать послание прямо в руки: «Вот только вернется с отдыха из Крыма — сегодня или завтра утром».

— Утром я пошел за газетой: Хрущев снят. И все. Через два дня вызов в Москву, — морщится Йозеф Вениаминович. — При Сталине нас бы расстреляли, а при Брежневе вызвали на министерскую коллегию. Наш же любимый министр обвинял нас в антигосударственной деятельности. Выпустили решение коллегии на 23 страницах, где выяснилось, что мы понапрасну тратили народные деньги. И странная концовка: не уволить, не наказать, а оставить в Ленинграде. Через несколько лет нас наградили Госпремией. Вам забавно? Вот так мы и жили.

Жить им не стало веселее. По-прежнему Ленинград, но из ЛКБ их перевели на завод «Светлана». Они уже делали первые интегральные схемы на микрокалькуляторах. А на заводе продолжали паять и гордились своими маленькими сопротивлениями. У них на чипе было 5 тысяч транзисторов. А проверявшая Староса комиссия негодовала: такого быть не может! Обман! Это что у вас — американская интегральная схема? Откройте!

Берг еще больше разозлил начальство выступлением на конференции: скоро один завод будет выпускать по миллиону компьютеров в год. Ах, по миллиону? Тогда изготовьте-ка на «Светлане» по 300 штук этих ваших калькуляторов в квартал. Их новое начальство знало, что делало: невыполнение соцплана влекло за собой… Их хотели снять и сняли. Вместо положенных 100 они сдавали в месяц 25–30 калькуляторов.

Берг сориентировался быстрее Староса, поняв, что они должны уйти. Сам написал заявление, попросив перевести из главных инженеров в завлабы. Старос наотрез отказался даже от намека на капитуляцию: или он директор, или… Ему пришлось вскоре уйти самому. И тут он остался верен себе: никаких заявлений по-собственному. Взял и уехал во Владивосток. Берг до сих пор считает это ошибкой. Филипп Георгиевич верил, что за ним потянется человек 100. Уехал всего один — Генрих Романович Фирдман. Ну кто променяет Ленинград на Владик?

Не знаю, как Бергу, а мне вся операция напоминает разгром ячейки товарища Розенберга. Система, ради которой они отдали все, расправлялась с ними беспощадно.

КАК БЕРГА ПОТЯНУЛО В ГОДНОЙ ЛЕС

Берг считает: Старос был гениален во всем, кроме одного. Он не щадил себя. Гордился здоровьем, а сердце-то побаливало. Нервы уже не выдерживали.

Старые разведчики рассказывают: каждая встреча с агентом обходится по напряжению в несколько недель жизни. Не собираюсь копаться в «за» или «против» того, что Сарант-Старос все-таки помогал советской разведке. Выпавших ему испытаний все равно хватило бы на две жизни. А для его короткой их было слишком много. Когда в очередной — то ли в третий, то ли во второй — раз советские академики доблестно накидали ему черных шаров и не допустили в членкоры, Филипп Георгиевич прилетел из своего Дальнего Востока в Москву. Он возглавлял отдел систем искусственного интеллекта, но привить столпам и заправилам нашей науки интеллект человеческий даже ему было не по силам. Он ехал куда-то выяснять отношения, доказывать правоту, и умер от инфаркта прямо в машине.

— Надо было оставаться в Ленинграде — он возглавлял конструкторское бюро с 1959 по 1973 год, и даже став не первыми, а вторыми, мы бы могли столько сделать. — Йозеф Вениаминович лезет за платком: неужели все-таки дрогнул железный Берг? Утирает редкую слезинку? Или просто устал от моих многочасовых расспросов? — Он был гений и, естественно, самый близкий друг в жизни. Мы часто спорили — у Альфреда был трудный характер, у меня, наверное, тоже.

— А что было дальше с семьей Староса?

— Они с Анной Петровной никогда не состояли в официальном браке. Пришлось создать документ, доказывающий, что они были женаты. У них были общие дети здесь, а там, в Штатах, у каждого — свои, они не видели их по 40 лет.

— Сложные судьбы.

— Трагические. Дети обвиняли родителей, что те их бросили. У Кэрол в США — муж, у него — бывшая жена. Родившегося здесь мальчика назвали Колей — Коля Старос. Ну а после смерти Альфреда Анна Петровна снова стала Кэрол. Сейчас она, естественно, в Америке. Нянчит внуков.

— Йозеф Вениаминович, но когда все-таки открылось, что вы со Старосом американцы?

— Лет восемь-десять назад. Молодые кадры из нашего института начали эмигрировать в Америку. И очень интересный физик Кучман прямо-таки вычислил, что Берг — это Барр, а Сарант — Старос. Опубликовал статью в журнале. Тут подоспел распад соцлагеря. Отъезды отсюда пошли косяком, начались звонки из Штатов. Скоро я и сам туда поехал.

— Как же вам дали визу? Ведь вас же искали?

— Вы меня обижаете этим «искали». Визу на Берга запросило мое министерство, и мне ее дали как