Через некоторое время я опять был во власти этого запаха, так же, как в первый раз, когда смесь удивления и боязни заставили меня отмокать в горячей ванной и тереть себя что было сил жесткой мочалкой после ночи на Пущанском кладбище. А потом, когда я понял, что бороться с этим запахом бессмысленно, ко мне неожиданно пришло успокоение. Да и запах оказался весьма благородным, несмотря на могильное происхождение.

Могильное происхождение! Вот возможное объяснение этого явления. Ведь и тут вчера мы нашли мумифицированный труп! В сущности мы, сами того не понимая, разрыли могилу. Разрыли и не закопали. Вот он, точнее она — мумия. Лежит почти посередине раскопа. И от нее исходит этот запах духа, о котором так долго вчера говорил Петр.

Я почти дотронулся носом до песка и внюхался. Тот же запах корицы…

Ладно, так и свихнуться можно!

Я сделал глубокий вдох, переключая внимание на то, что можно увидеть глазами. Снова стал осыпать ребром ладони песок с внутренней стенки ямы. И вдруг раздался крик Гали. Я обернулся. Петр уже опускался около нее на корточки, а сама Галя держала что-то в руках, на сдвоенных ладонях.

Я подошел и тоже опустился рядом. Присмотрелся к странному длинному черному предмету, вызывавшему у меня некие смутные ассоциации, и пытался соотнести эти ассоциации со словами. Искал название.

— Так то ж!.. — удивленно протянул Петр, дотрагиваясь до предмета указательным пальцем правой руки. — То ж…

Я уже и сам понял, что это — это была отдельная мумия недостающего члена большой мумии.

— Тэж корыцэю пахнэ! — полушепотом произнесла Галя, все еще во власти первичного удивления.

Она держала находку перед лицом и, словно для вящей уверенности, продолжала ее нюхать.

— Виднэсы туды! — Петр показал взглядом на лежавшую за нашими спинами мумию.

Галя медленно, будто нехотя, поднялась с колен, отряхнула с джинсов прилипший песок и отнесла маленькую мумию к большой, положила ее рядом. Потом вернулась на свое место и продолжала поиски.

Петр, выкурив трубку, тоже вернулся к лопате. А я, подходя к своему краю ямы, окинул взглядом близкие : неровные горизонты и ясно увидел, как границу между видимым и невидимым пересекает что-то похожее на верблюда. Да, сомнений не было, в границы нашего горизонта вошел верблюд, а рядом с ним виднелась маленькая фигурка человека. Из-за плавкости горячего пустынного воздуха было трудно определить расстояние, разделяющее нас. Но оно сокращалось. Я уже различал, что верблюд тащил поклажу. Я оглянулся, проверяя, заметил ли верблюда Петр. Но Петр рылся в песке. Размышляя: окликнуть его или нет, я посмотрел на противоположную сторону горизонта, за которым, отсюда невидимый, прятался каспийский берег. В самой дальней доступной глазу точке горизонта правее Петра тоже что-то двигалось — постепенно я различил вдалеке фигурку человека.

«Что-то многовато для проклятого места», — подумал я.

Но были эти странники еще далеко, так что полной уверенности в цели их путешествия у меня не было. Все-таки рядом город, вот они и идут или оттуда, или туда…

Решив не отвлекать Петра, я промолчал и вернулся к своему рабочему месту.

Через час я вспомнил о странниках, один из которых был с верблюдом. Я поднялся на ноги и осмотрелся. И увидел их обоих. Человек с верблюдом приближался, и оставалось ему до нас не больше полукилометра. Примерно такое же расстояние разделяло нас и одинокого странника, идущего, видимо, с морского берега. Присмотревшись повнимательнее, я заметил, что странник несет рюкзак, а одет в синий спортивный костюм. И тут, словно воздух на мгновение стал прозрачнее, я узнал этого человека. К нам приближался полковник Тараненко. Тут уже молчать не имело смысла.

— Полковник возвращается! — сказал я, а когда Петр поднялся на ноги, показал ему и человека с верблюдом. Верблюд Петра, как и меня, особенно не заинтересовал. А вот приближение полковника Тараненко вызвало у него в голове ускоренное движение мысли.

— Казав я, що звъязаты його трэба було, — прошептал он и тут же, уже другим, более мягким голосом, продолжил. — Алэ ж тоди вин бы помэр бэз воды…

Петр развел руками и сожалеюще мотнул головой. Потом повернулся ко мне.

— Ну що робыты? — спросил он. Я пожал плечами.

— Не извиняться же за то, что мы его в космос отправили! — добавил я через минуту.

По мере приближения к нам с двух сторон двух человек, один из которых шел в сопровождении навьюченного верблюда, напряжение во мне нарастало. Мы стояли неподвижно. Лицо Петра выражало сосредоточенную твердость, Галя выглядела растерянной. Она словно не знала, что делать с руками — то поднимала их к лицу, то опускала и пыталась отереть о джинсы.

Время замедлилось, будто небесный киномеханик специально растягивал этот эпизод.

Теперь меня уже беспокоил и второй странник, тот что шел с верблюдом.

Геометрически мы оказались в самом центре условной прямой линии, которую можно было провести между полковником и неизвестным с верблюдом. Я вдруг подумал, что все это — просто случайность. То есть наше нахождение на пути этих двоих. И если мы отойдем на время в сторону, то полковник с кочевником встретятся или, если встречаться они не собирались, то пройдут друг мимо друга и продолжат каждый свой путь. Но логика настойчиво подсказывала, что полковник идет именно к нам, потому что именно нам он имеет что сказать. А вот приближение кочевника действительно случайно, но последствия этой случайности пока неизвестны. Я могу догадаться, чего ждать от полковника. Даже когда имеешь в виду абстрактного полковника — легко представить себе его действия. А вот чего ждать от кочевника, и с чего это я взял, что он — кочевник? Только потому, что он идет с навьюченным верблюдом?

А солнце уже поползло в сторону, покидая свое место в зените, и если еще совсем недавно я был человеком без тени, сидя на корточках и осыпая песок с внутреннего края ямы, то теперь я обладал маленькой тенью, прилегшей у моих ног. Время двигалось в замедленном темпе, но солнце не изменяло своему распорядку, и я подумал, что единственные часы, которые сейчас показали бы правильное время — солнечные. И вдруг ощутил себя стрелкой солнечных часов.

Быть стрелкой — вероятно высшее часовое звание, ведь стрелка солнечных часов неподвижна и это вокруг нее вращается время.

Вот уже различимо стало выражение лица полковника Тараненко. Оно было каменным, как у памятника работы Кавалеридзе. Зубы стиснуты, скулы напряжены. В самом движении полковника чувствовалась угроза, а тут я еще заметил в его руке пистолет.

— Петр, он вооружен! — негромко проговорил я.

Петр, не оборачиваясь, кивнул.

Метрах в двадцати от нас полковник остановился, сбросил под ноги рюкзак, расправил плечи и сделал пару круговых движений согнутыми в локтях руками — размял затекшие суставы.

— Ну шо! — выкрикнул он. — Думали, шо сбежали?