– И кому вы сделаете лучше, брат Франсуа?

– Но зло должно быть наказано!

– Оно и будет наказано. Рано или поздно. А нам не следует тратить драгоценное время, изображая карающий меч высшего правосудия.

– Но, брат…

– Я сказал – не следует! Брат Франсуа!

– Слушаю, – молодой рыцарь склонил голову, признавая главенство бывшего прецептора.

– Вы сейчас скачете с сержантами в харчевню, на которую указал нам десятник стражи! Не жалея серебра, закупаете припасы на дорогу. Далее по мосту через Мозель выбираетесь с западным воротам. Ждете меня там. Можете прибегнуть к подкупу или к угрозам, мне все равно, но, когда я появлюсь там с человеком, ради которого мы посетили Мец, ворота должны быть открытыми. Вам понятно?

– Понятно! Но во имя Господа, брат Жерар! Позвольте мне сопровождать вас! В городе может быть небезопасно!

– Нас не будут искать у Западных ворот. Все подумают, что мы хотим бежать на восток. Ступайте, братья! Fiat misericordia Tua, Domine, super nos, quemadmodum speravimus in Te. In Te, Domine, speravi: non confundar in aeternum.[82]

– Non nobis Domine, non nobis, sed nomini Tuo! – ответил брат Франсуа девизом Ордена Храма. Развернул коня и, сопровождаемый сержантами, порысил к улице Шервемон.

Де Виллье посмотрел им вслед и свернул к Фарбер.

Он без труда нашел улицу Серпенуаз, хоть и не бывал в Меце ни разу. Зато он хорошо помнил описание того дома, к которому стремился. Прочная даже на вид дверь, украшенная бронзовой оковкой. Оскаленная голова горгульи с продетым сквозь ноздри кольцом. Каменная кладка навевала мысли о крепостной стене – похоже, этот дом не так-то просто было разрушить даже тараном. А узкое окошко-бойница, расположенное прямо над дверью, позволяло обстреливать нападающих или сбрасывать им на головы камни.

Брат Жерар спешился. Постучал кольцом.

Долгое время никто не отзывался, а потом дребезжащий, резкий, как скрип несмазанного колеса, голос спросил из-за двери:

– Кто?

Храмовник приблизил губы к щели между дверной створкой и стеной. Проговорил негромко:

– Жерар де Виллье. Прецептор Франции.

За дверью захохотали:

– Ложь! Грязная ложь! Орден уничтожен!

– Да. Орден уничтожен. Но я, Жерар де Виллье, чудом спасся.

– Ложь!

– Мэтр Грамбло, именем Господа прошу открыть мне дверь!

– Убирайся, проклятый Иуда! Не то я сброшу на тебя гадюку! Яд кушитской гадюки убивает за несколько мгновений. Ты умрешь в страшных муках!

– Вы совершаете ошибку, мэтр Грамбло! Это я – Жерар де Виллье! Тот, кто передал вам списки с трудов Абу Бакра и Авиценны! Я читал ваши труды по трансмутации металлов и признаю, что вы, мэтр Грамбло, во многом превосходите великого Луллия!

За дверью послышался смешок, а после озадаченное покашливание.

– Я уже не говорю о «Каббале» и «Аль-Азифе»[83]… – вкрадчиво добавил храмовник. – Согласитесь, что человек, держащий у себя дома такие книги, может вызвать жгучий интерес у святой инквизиции…

– Если вы тот самый Жерар де Виллье, – произнес скрипучий голос, – то, несомненно, скажете мне, что значит: «Волк пожирает короля»?

Бывший прецептор усмехнулся:

– Ну, это же совсем просто, мэтр Грамбло! Сия аллегория означает алхимическую формулу: «Ртуть растворяет золото».

Скрипнули засовы. Дверь медленно приотворилась, в образовавшуюся щель глянуло острие арбалетного болта.

– Как же вам не стыдно, мэтр Грамбло! – покачал головой де Виллье. – Разве вы не знакомы с папской буллой, запрещающей использование арбалетов, как оружия негуманного и противного христианскому милосердию?

– Зато он пробивает насквозь любой нагрудник и кольчугу двойного плетения, – отозвался хозяин дома. – Вы один?

– Один. Как перст.

– Входите. Боком. Держите руки на виду и знайте – в случае чего я не промахнусь.

– Вы удивительно радушны, мэтр Грамбло, – хмыкнул храмовник, протискиваясь в оставленную для него щель. Едва он оказался в темном помещении, как хозяин захлопнул дверь. – А как же мой конь? – озабоченно произнес де Виллье.

– О нем позаботятся, – по-прежнему неприязненно ответил алхимик.

Что-то зашуршало. Послышалось чирканье, и в пальцах хозяина разгорелся красноватый огонек, от которого зажглось пламя свечи. Оно осветило вытянутое, «лошадиное» лицо с высоким лбом и блестящими залысинами. Буро-пегая борода торчала клочьями, как шерсть плохо перелинявшего пса. Кустистые брови, глубоко посаженные глаза.

– Я сразу хочу предупредить – у нас мало времени, – бросил де Виллье.

– У нас?

– Да. Потому что я пришел сделать вам предложение, от которого нельзя отказаться.

– Знаете ли, брат Жерар, мне делали очень много предложений. Разных… В том числе и коронованные особы. И я научился отказывать, не испытывая ни малейших угрызений совести.

– У меня есть нечто, что вас заинтересует. Просто не может не заинтересовать.

– Золото? – насмешливо протянул Грамбло. – Я не думаю, что Орден…

– Вы совершенно правы, – перебил его де Виллье. – Орден, к сожалению, утратил свое богатство, свою власть, свое влияние на сильных мира сего… Да я и не собирался предлагать вам золото. Зачем оно человеку, который вот-вот разгадает тайны философского камня?

Алхимик самодовольно улыбнулся, сверкнув волчьим оскалом.

– Верно. Вот по практическому складу ума я и могу безошибочно опознать прецептора Франции. Что же вы хотите мне предложить в таком случае?

– Знания.

– Да? – Тон Грамбло из откровенно насмешливого неожиданно стал деловым. – Пройдемте наверх, брат Жерар.

Он поднялись по узкой винтовой лестнице.

Мэтр зажег от принесенной свечи толстые огарки, установленные в бронзовом канделябре, изображающем многоголовое чудовище – очевидно Лернейскую гидру. Де Виллье, привыкший к суровому аскетизму монашеских келий братьев-рыцарей, невольно поежился, окинув взглядом небольшую комнату, где они находились. Полки, заставленные пузырьками и горшочками. Огромный стол, на котором соседствовали развернутая книга с пожелтевшими засаленными страницами и груда свитков, человеческий череп и кость неизвестного животного, закопченная алхимическая печь и друза желтоватых длинных кристаллов, крыло ворона и сушеная крупная жаба, несколько грубых слитков металла различных цветов и блеска. Из открытого сундука выглядывали корешки обтянутых кожей книг, и брат Жерар хотел бы надеяться, что это не кожа девственниц или христианских младенцев.