ворот. Разумеется эта дверь была заперта и практически не открывалась, а даже в случае если нападающие вдруг застигали защитников врасплох с открытой дверью, то пройти сквозь неё в полном снаряжении с оружием… это была та ещё задача, а для громадин вроде Владимира или Герлиона это и вовсе невозможно.

— Виктор? Ты что тут делаешь? — через маленькое окошко на Виктора взглянул удивлённый Рун.

— Пусти меня, это важно. Я ненадолго.

— Ты с ума сошёл? Я обязан тебя сдать Маннелигу.

— И сдашь, открывай. Поверь мне. Это нужно сделать, это очень важно. В том числе и для вас, — расставляя акценты на словах говорил Виктор.

И воцарилась пауза, другие ополченцы уже всполошились. Руки Руна задрожали. Он хорошо знал Виктора. Раньше семья Виктора жила в соседнем от Руна доме. Их семьи хорошо дружили, как и в целом о Викторе все в Стальном говорили лишь хорошо. Разве что после той трагедии он стал мрачнее, циничнее, жёстче и… опаснее. Однако Рун доверился и всё же открыл дверь, тем более Виктор, кажется, не собирался куда-то сбегать. Нужно просто отвести его к Маннелигу.

— Благодарю, Рун и… — уже внутри произнёс Виктор и вытащил кинжал. — Прости меня.

Резким ударом он проткнул ногу Руна и тут же побежал, пока Рун кричал, а кто-то из ополченцев сразу побежал к человеку Маннелига. Прямиком в единственную таверну, где прямо сейчас горел свет. Войдя внутрь он, как и ожидал, обнаружил там множество мужчин, которые в тишине обсуждали то, что им запрещено было обсуждать. И, что примечательно, ни одной женщин, ни одного ребёнка здесь не было. Только мужчины, которым раздали палицы, копья, акетоны и прочее дешёвое снаряжение.

— Виктор? — все они удивились и сразу напряглись.

— И что вы тут сидите? Где ваши семьи?

— В детинце, под защитой Маннелига, — ответил один из мужиков.

— А может в заложниках? Вашего мнения же никто не спрашивал.

Воцарилось молчание, а вена на лбу Виктора запульсировала, в такт отбивая отведённые для безумной авантюры секунды. Прямо сейчас люди Маннелига уже вскакивали с коек, бросали карты и кости, хватались за оружие и начинали обыскивать каждый угол. А самые умные уже добежали до самого Маннелига, после чего отправились прямиком в таверну.

Виктор смотрел на своих соседей, знакомых, друзей. Он знал почти каждого из присутствующих и они знали его. Знали, что с его семьёй сделали псы Маннелига. Они также видели, что недавно сделал Маннелиг с теми, кто просто подумал о том, чтобы открыть ворота.

Кто-то из них являлся ярым мятежником, просто ждал момента. Другие пытались не остаться крайними, но по всей видимости у них это не получилось, раз они теперь сидят здесь. А где-то там, в детинце, Маннелиг веселится с их дочерями и жёнами. Они не были дураками, всё понимали, простые мужики снова головы сложат, а эти ублюдки утешат вдов, даже против воли последних.

И многое можно было стерпеть, на другое можно было закрыть глаза, а что-то и вовсе великодушно простить, подставив вторую щёку. Но у всего был предел, и чем сильнее бил кнут, тем больше ненависти и гнева скапливалось в сердцах. Чем сильнее перекрывали кислород, тем больше хотелось дышать. И чем сильнее давил к земле сапог хозяина, тем отчаяннее становились попытки встать.

— Я знаю вас, — к горлу Виктора подступил ком, ведь он так и не успел продумать речь, так ещё и вдруг почему-то заволновался, будто бы первый раз толкал речи в тавернах. — Вы знаете меня…

Он снова замолчал, вдруг допустив большую ошибку или, может быть, наоборот? Вместо того, чтобы смотреть в пустоту, забываясь, что ты перед множеством людей, он вдруг начал смотреть в их глаза. Они уже повставали с мест, ждали чего-то… волшебного, магического и определенно невозможного. Какое-нибудь решение, которое всех устроит. Этакое заклинание, повтори которое и всё чудом сложится так как надо.

На улицах уже стала слышна брань, грохот сапог начал звучать ещё раньше. К таверне приближался отряд матёрых вояк. С такими шутки плохи, ведь это уже не люди, это псы, которых натравили на таких вот мужиков. И задача этих псов выносить вперёд ногами подобные таверны, пусть даже внутри будет в десять раз больше людей. Маннелиг был образцовым тираном.

— Вы знаете, что сделал Маннелиг с моей семьёй. Все знаете, пусть и каждый раз отворачиваетесь, чтобы не встретиться со мной взглядом, — сглотнув ещё раз, Виктор продолжил говорить, хоть на лбу его и появился пот. — Ведь вы знаете, что увидите там. Бездонную боль, которую человек может прочувствовать лишь единожды.

Слова появлялись в сознании Виктора, цитаты из книг, меткие фразы товарищей, бойкие и запоминающиеся слоганы торговцев. Виктор хорошо запоминал такие мелочи и использовал их в своих речах. Кроме того он был отличным эмпатом и умел читать эмоции куда лучше других. Он даже пару раз задумывался, а кем бы он мог стать, если бы родился не на этом полуострове, а на том же Крилоне. Там профессии не крутились лишь вокруг войны и насилия.

Время же утекало сквозь пальцы. Речь не складывалась, паузы были слишком огромны, а уверенность постепенно трескалась, готовясь разлететься на тысячи осколков. Помимо пота на Викторе появился и другой признак страха — дрожащие руки. Он пытался их прижать к телу, спрятать за спиной, но получалось слабо. И всё же Виктор ещё не потерял из видимости ту самую возможность, для которой нужно лишь немного переставить фигуры. Совсем чуть-чуть…

— Мне очень страшно, — вдруг чутьё подсказало Виктору, что нужно быть искренним. — По-настоящему страшно, но не за свою жизнь. Мне страшно за вас.

В этот момент дверь таверны оказалась выбита обитым сталью сапогом. Внутрь завалились вооруженные до зубов вояки, с широченными плечами и толстенными шеями.

— Вы и ваши семьи будут следующими, — произнёс последние слова Виктор, после чего его жёстко уложили лицом в пол.

Затем его публично избили и в полусознании взяли под руки, чтобы привести к Маннелигу. Гордый и тщеславный рыцарь сидел в роскошном доме, за широким столом. С собой он взял самых красивых женщин и девушек, чтобы не так скучно было проводить осаду. Однако от дерзости Виктора он разгневался до невозможности.

— Как давно я хотел с тобой увидеться. Это же ты распустил слухи о моих связях с троллихой? — со злобным предвкушением спросил Маннелиг, глядя на валяющегося у его ног Виктора. — А что ты делал в таверне? Думаешь поднять их на мятеж?

— Я никогда тебе этого не скажу. А сам ты не догадаешься, ведь