Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К счастью, имеется изрядное разнообразие работ, для которых новые обстоятельства требуют новых навыков, и можно продолжать совершенствоваться – во всяком случае, пока не достигнешь среднего возраста. В отдельных случаях, например, в политике, кажется даже, что люди добиваются наилучших результатов в промежутке между шестьюдесятью и семьюдесятью годами; причина в том, что в этой деятельности необходимым богатый опыт взаимодействия с другими людьми. По этой причине успешные политики, скорее, в возрасте семидесяти лет будут счастливее своих ровесников, занятых иными делами. Их единственными конкурентами в этом отношении выступают главы крупных предприятий.
Впрочем, имеется еще один признак наилучшей работы, который, пожалуй, превосходит значимостью развитие умений и навыков в качестве источника счастья. Это созидание, творчество. В некоторых случаях – отнюдь не всегда и не повсеместно – в ходе работы создается нечто такое, что остается памятником по завершении труда. Созидание возможно отличать от разрушения по следующему критерию. При созидании на начальном этапе все сравнительно запутано, а вот итоговое положение дел воплощает достижение цели; при разрушении же все наоборот: исходное положение дел воплощает цель, а итог олицетворяет беспорядок. Иными словами, намерение разрушителя заключается в обеспечении такого состояния дел, когда какая бы то ни было цель не прослеживается. Этот критерий применим в самом буквальном смысле к очевиднейшей ситуации, а именно к возведению и разрушению зданий. При строительстве здания выполняется предварительно составленный план, тогда как при сносе никого не заботит, в каком порядке должны лежать на земле обломки. Разрушение, безусловно, очень часто бывает необходимым для начала нового строительства; в этом случае оно есть часть целого, конструктивного по своей сути. Но довольно часто человек вовлекается в деятельность, разрушительную по цели, безотносительно любого созидания в ходе работы или по ее завершении. Нередко он уговаривает себя, что, мол, просто сметает обломки старого для постройки нового, но обычно удается сорвать эту маскировку (когда маскировка присутствует), уточнив, а что, собственно, предполагается строить. Тут-то и выясняется, что о грядущем рассуждают обобщенно и без энтузиазма, тогда как о текущем разрушении говорят конкретно и с неподдельным интересом. Так ведут себя многочисленные революционеры, милитаристы и прочие апостолы насилия. Они движимы – как правило, сами того не сознавая – ненавистью; разрушение того, что им ненавистно, является их истинной целью, и они сравнительно равнодушны к последствиям своей деятельности.
Нет, я не стану отрицать, что в разрушении, как и в созидании, может заключаться радость. Это жестокая радость, не исключено, что более острая временами, но все-таки менее удовлетворительная, ведь результат в данном случае вряд ли приносит глубинное удовлетворение. Мы убиваем своих врагов; когда они пали, наша работа закончена, а удовлетворение от победы быстро проходит. Созидательную работу, с другой стороны, приятно осмысливать по завершении, а еще она никогда не бывает сделана полностью – так, чтобы нельзя было внести улучшения. Наиболее удовлетворительные цели суть те, которые ведут вперед бесконечно, от одного успеха к следующему, никогда не заводя в тупик; в этом отношении очевидно, что созидание представляет собой больший источник счастья в сравнении с разрушением. Возможно, правильнее будет сказать, что люди, находящие удовлетворение в созидании, получают большее удовольствие, нежели поклонники разрушения обретают от уничтожения: ибо человеку, преисполненному ненависти, непросто извлечь из созидания удовлетворение, доступное прочим.
При этом мало что способно исцелить от ненависти столь же полно и безоговорочно, как возможность выполнения созидательной и важной работы.
Удовлетворение от успеха в каком-либо значительном созидательном деле – одна из величайших радостей жизни, но, увы, в своих наивысших проявлениях оно открыто лишь людям исключительных способностей. Ничто не отнимет у человека счастья от успешного завершения важной работы, кроме осознания того, что в итоге эта работа послужила дурным целям. Существует множество форм такого удовлетворения. Человек, сумевший благодаря прокладке оросительных каналов заставить расцвести пустыню, наслаждается этим счастьем едва ли не в нагляднейшем его проявлении. Создание некоей организации может быть делом первостепенной важности, как и труд тех немногих государственных деятелей, которые посвятили жизнь установлению порядка из хаоса (в наши дни наиболее показательный пример – Ленин).
Самыми яркими представителями выступают здесь художники и люди науки. Шекспир говорил: «Среди живых ты будешь до тех пор, доколе дышит грудь и видит взор»[87]. Не подлежит сомнению, что эта мысль утешала его в страданиях. В своих сонетах Шекспир утверждал, что воспоминания о друге примиряли его с жизнью, но мне кажется, что сонеты, которые он адресовал своему другу, были ему самому полезнее, чем даже сама дружба.
Великие художники и великие люди науки заняты делом, которое восхитительно само по себе; вдобавок они завоевывают уважение тех, чье мнение для них важно, и тем самым приобретают фундаментальнейшую власть, то есть власть над мыслями и чувствами людей. Посему у них имеются веские основания хорошо думать о себе. Такого сочетания счастливых обстоятельств, можно предположить, достаточно, чтобы осчастливить любого. Тем не менее это не так. Микеланджело, например, был глубоко несчастен и заявлял (правда, я не уверен, что он был искренен), что не стал бы творить искусство, не вынуждай его к тому долги вследствие беспорядочных личных отношений. Вообще, великие творцы очень часто, хоть и не всегда, отличались мрачным темпераментом, и их тоска была столь велика, что могла бы довести их до самоубийства, если бы не заглушалась радостью творческих свершений. Поэтому нельзя утверждать, что даже величайшая