Впрочем, Владимир тоже был не один, а с дамой. Судя по платью, шляпке и крупному бриллианту, блестевшему в повернутом к Вере ушке, дама была из богатых. По розовому цвету уха и гладкой шее можно было сделать вывод о том, что она молода, никак не старше двадцати пяти – двадцати семи лет. Красива ли дама, Вера рассмотреть не смогла.

Владимир неожиданно повел себя очень странно. Не кивнул Вере, не стал подходить, а склонился к своей даме, сказал ей что-то, и они ушли. Официант, стоявший рядом в ожидании заказа, только глазами хлопал.

– Что случилось? – встревожился Стефан. – Вам дурно? Вы побледнели. Хотите выйти на воздух?

– Нет-нет! – От испуга, вызванного перспективой столкнуться лицом к лицу с мужем на улице, Вера обрела дар речи. – Давайте останемся здесь. Все хорошо. Скоро все пройдет…

– Хотите воды? – предложил Стефан. – Или, может, лучше вина? Какое вы предпочитаете?

Вера отрицательно покачала головой. Сейчас ей хотелось только одного – сесть на поезд и уехать куда-нибудь далеко-далеко, на самый край земли, лучше всего во Владивосток. Дальше, кажется, некуда.

«Наездник Стар, недавно пойманный с поличным во время дачи своей лошади бодрящего эликсира, найден повесившимся в квартире дома страхового общества «Россия», на проезде Сретенского бульвара. Полиция не исключает возможность убийства, искусно замаскированного под самоубийство. Поговаривают, что все нити от беговых афер в обеих столицах тянутся в Варшаву».

* * *

«Сегодня при перевозке из Московского губернского казначейства на почту денег в мешках кассиром казначейства был обронен один мешок, в котором находилось девятьсот пятьдесят рублей серебром. Все поиски пропажи оказались безрезультатны».

Ежедневная газета «Русское слово», 8 июля 1910 года

Алексея Вера застала дома. Хоть в этом повезло. Она была так взволнованна, что ни разу не обернулась, пока ехала в пролетке, чтобы проверить – не следит ли за ней Лужнев. Впрочем, зачем ему следить за Верой, с какой стати? Он, кажется, поверил в то, что у Веры случился приступ мигрени. Мигрень – удобная болезнь, все на нее списать можно. Главное, твердо запомнить, какая половина головы у тебя болит, чтобы не запутаться. Вера решила, что у нее болит левая сторона. Стефан поверил, даже предложил проводить до дому, но сильно в провожатые набиваться не стал – деликатного человека сразу видно. Усадил в пролетку, пообещал телефонировать и куртуазно отсалютовал на прощание бывшей при нем тросточкой.

Рессоры у пролетки были никудышными, и Веру то и дело сильно встряхивало, но она не обращала внимания на это неудобство. Мысли были заняты другим. Мысли путались, сплетались в черный клубок, исчезали там, и на смену им приходили новые.

Что сказать Владимиру? Алексей непременно должен что-то придумать! Но поверит ли Владимир? Сказать, что с Верой был кто-то из знакомых Алексея? Зачем Вере с ним встречаться? Врать про Лужнева нельзя – вдруг Владимир запомнил лицо, память-то у него хорошая, цепкая, и при следующей встрече (мало ли где они могут встретиться, хотя бы и в том же «Шантеклере») захочет выяснить… А может, он не станет ждать встречи, а наведет справки у официантов. Лужнев же тамошний завсегдатай… Сказать, что она мечтает о синематографе? Фу! Мечтать о сцене, а вместо этого стать «звездой» иллюзион-театров[51]?! Этих темных сараев, куда ходят не столько для того, чтобы посмотреть на скачущие по полотну картинки, сколько для того, чтобы обниматься и целоваться в темноте. Во время тайного похода с подругами в иллюзион «Гранд-Электро» на Тверской (тайного, потому что гимназисткам посещение подобных мест категорически воспрещалось), чья-то дерзкая рука погладила Веру по колену, а другая дерзкая рука ущипнула Таню Лащилину. Знаем мы эти ваши иллюзионы! Господи, какая же она глупая! Это же только для того, чтобы Владимир поверил… Ложь во спасение!

Во спасение? А с кем был Владимир? Он тоже станет лгать? Впрочем, ему проще – всегда можно сказать, что встречался с клиенткой. В «Шантеклере»? Так Вера ему и поверила… Ужасно! Она не поверит мужу, муж не поверит ей… Что тогда? Конец счастью?

Счастью? Как она могла забыть о Декассе? Об этом, об этом надо рассказать Алексею в первую очередь! А потом уже решать, что говорить Владимиру… Нет, это еще с какой стороны поглядеть – для дела важнее убийство Декассе, а для нее самой то, что произошло сейчас в «Шантеклере». Да и для дела это тоже важно, ведь если Владимир запретит ей встречаться с Лужневым, то она, конечно же, послушается. К черту все дела на свете, если они могут плохо повлиять на ее отношения с Владимиром!

Но Отечество…

Но Владмир…

Вера не вошла, а ворвалась в квартиру Алексея. Упала на диван, молитвенно сложила на груди руки и начала бессвязно выкрикивать:

– В «Шантеклере»!.. Декассе!.. Владимир!.. Он меня видел!.. Кто эта дама?! Та, что убила Декассе!.. Она не та!.. Другая!.. Кто та, что была с Владимиром?! Лужнев не понял!.. Что делать?! Что?! Что?!!

Чтобы прийти в себя, Вере понадобилось изрядно времени и два стакана воды, которую она не столько выпила, сколько пролила себе на колени. Переодеваться было не во что, так и сидела, но мокрое платье было самой незначительной бедой. От всех прочих бы так легко избавиться, как платье высушить.

Алексей терпеливо слушал. Лицо его было совершенно непроницаемо. Иногда говорил «так-так», несколько раз начинал постукивать пальцами правой руки по подлокотнику кресла. Начав с догадок в отношении женщины, убившей французского атташе, Вера, не досказав, перешла к тому, как увидела в «Шантеклере» Владимира, но тоже не досказала и стала запальчиво убеждать Алексея в том, что Лужнев хороший, но запутавшийся человек, и определенно заслуживает снисхождения. Затем снова вернулась к убийству Декассе и досказала то, что не успела досказать. «Мысли всмятку» – так называл подобное умственное смятение Владимир. По его словам, это состояние часто наблюдалось в суде, когда люди с непривычки начинали путаться в ответах на самые простые вопросы и городили горы чепухи.

– Что теперь будет?! – выдохнула Вера, наконец-то окончив свой сумбурный рассказ. – Я погибла!

– Не стоит отчаиваться, – спокойно сказал Алексей. – Я не вижу поводов для отчаяния. Декассе мертв, его не воскресить. Убийца, какими мотивами она бы ни руководствовалась, намеревалась убить именно Декассе. Об этом неопровержимо свидетельствует выбор места убийства. Согласись, что никто, кроме тебя и Декассе, не мог знать, что вы подниметесь к нему в номер. Благодари Бога за чудесное спасение и забудь про Декассе…

– Как можно забыть? – запальчиво возразила Вера. – Ведь это убийство, и убийца еще не поймана!

– Русскую контрразведку и весь Генштаб в целом не интересуют причины и обстоятельства гибели французского военного атташе, – ледяным голосом отчеканил Алексей. – Господин президент Фальер пришлет другого. Возможно, они интересуют полицейских чинов третьего участка Тверской части, но мне, нам, нет до этого никакого дела. Каждый должен заниматься своим делом и не лезть в чужие, иначе порядка не будет, а порядок – это основа всего сущего. Нас по-прежнему интересует Спаннокки, им мы и продолжим заниматься. Это очень хорошо, что он захотел использовать тебя в качестве «почтового ящика». Это превосходно, лучшего подарка и ожидать было нельзя. При таком повороте дела мы можем не торопиться с высылкой Спаннокки. Старый друг лучше новых двух. Если мы будем знать о делах прыткого графа, так какой смысл менять его на кого-то другого, о чьих делах мы ничего знать не будем?