– Понимаю, но мне от этого не легче, – призналась я. – Послушай, Марина, это моя жизнь, зачем тебе все это… Извини, но… я сама во всем разберусь.

Моя бывшая однокурсница грустно улыбнулась. Помолчала, потом сказала, уже без прежнего напора:

– Ладно… Прости, понимаю, что лезу в чужую жизнь. Но, знаешь, перед тобой сейчас женщина, которая однажды тоже сделала неправильный выбор. И пожалела об этом. Понятно, что на чужих ошибках не учатся…

Я ела, Марина вертела в руках вилку, о чем-то думала с печальной улыбкой. Ничего нового Марина мне не сказала, я знала все эти прописные истины. Да, каждый человек стоит перед выбором, каждый ищет себе посильную ношу, каждый что-то готов терпеть, а что-то нет, и прежде надо во всем этом хорошенько разобраться… Но что особенного в ее совете?

Лично я, Савельева Лидия Александровна, бабника рядом с собой терпеть не собираюсь. Или… или я сама не знаю себя – внезапно мое сознание пронзила острая мысль. Ведь Артем не зря твердил мне о том, что готов на многое ради меня. Что он, как муж, будет делать то-то и то-то… Он был готов на очень многое и в поступках своих был весьма щедр… По сути, Артем предлагал мне плату за мое терпение. И довольно серьезную плату, если судить по нынешним временам.

Мне вдруг стало не по себе, внутри все похолодело. Кажется, я все-таки поняла, о чем мне сейчас хотела сказать моя приятельница. Да-да, я все это прекрасно знала и раньше, но, пожалуй, только сейчас до моего сознания дошла суть произнесенного Мариной.

Платить! За все надо платить, и за собственное счастье тоже. Плата – это необязательно деньги. Это еще и молчание. И терпение. И воля… Когда осознанно не даешь себе возможности слушать чужие телефонные разговоры. Не вынюхиваешь, не следишь. Не ищешь специально доказательств, подтверждающих неверность своей второй половинки.

– Почему не ешь? – спросила Марина.

– Разве? И ты тоже замечталась… – заметила я. – Ты знаешь… Мне кажется, я тебя совсем не случайно встретила. Этот разговор был мне нужен.

– Да? – оживилась моя приятельница. – Ну спасибо… Ты, главное, спрашивай. О чем хочешь. Хотя… Я думаю, ты тоже мне не случайно встретилась. Я вот возьму и брошу это все…

– Что все? – спросила я.

– Да это репетиторство дурацкое. Надоело. Хочу заниматься синхроном, хочу работать, как ты.

– Тогда послушай и ты меня, – ласково произнесла я. – Синхрон – это тяжело. Это очень тяжело. После такой работы уже ни о чем не думаешь, голова не соображает, ни до чего нет дела. Ты не живое существо, ты труп – до тех пор, пока не пройдет какое-то время и не наступит расслабление. Я, кажется, тебе об этом говорила, но повторение… сама знаешь.

– Это хорошо, что ни о чем другом уже невозможно думать, – вдруг сказала Марина. – Я и хочу – не думать. Быть обессиленной настолько, что нет никакого дела до собственной жизни.

Я осеклась, потом вновь собралась с мыслями:

– Слушай, но тогда и бесконечные разъезды тебя не испугают… Потому что ты хочешь убежать от себя. Ты это понимаешь?

– Да, – с радостной улыбкой кивнула Марина.

– Но разве ты этого хочешь? Ведь рано или поздно придется остановиться и задуматься. И что тогда? – осторожно спросила я. – Я так понимаю, ты мечтаешь о семейном счастье, а оно с этой профессией никак не связано… Я вот, ты знаешь, представила себя лет через десять, с этой своей профессией. Вечно в разъездах, близкие заброшены. Дети? Ну какая мать может получиться из востребованной синхронистки? Даже если я буду рядом со своим ребенком после очередной тяжелой командировки, то о чем я смогу с ним поговорить, как я смогу его выслушать?.. С этими своими мозгами, выжатыми точно лимон… Муж? Мне этот муж до лампочки будет, до кровати бы доползти!

Марина засмеялась, потом произнесла чуть смущенно:

– Ты это все так хорошо описала, Савельева… Но, правда, меня твои истории не пугают. Я уже всюду опоздала, и теперь мне самое время погрузиться в такую напряженную работу, при которой и себя не помнишь.

– Да где же ты опоздала, Крюкова? Тебе всего тридцать два! – напомнила я.

– Сколько-сколько? – захохотала она. – Ах, спасибо за комплимент! Мне этим летом сорок исполнится, душа моя. Ты забыла, я же старше. Ты, как и большинство наших, в семнадцать на первый курс пришла, а я-то, я… Много позже!

Я растерялась. Да, я, кажется, всегда знала, что Марина старше меня, но… забыла об этом. Марина действительно очень хорошо выглядела, и к тому же образ вечно веселой, задорной девчонки значительно ее молодил. Только приглядевшись к ней, можно было заметить, что она не так уж свежа. Если не брать в расчет кудри, девчачий клетчатый сарафан, точно у школьницы, эту улыбку… то в сухом остатке окажется сорокалетняя женщина. Да, она выглядела прекрасно, но девушкой назвать ее было уже нельзя. Это была именно женщина. Хотя зрелость дает свои преимущества, а за прошедшие годы Марина могла успеть многое…

– И что? – сердито произнесла я. – Зачем ты говоришь, что опоздала? Нельзя на себе крест ставить.

– Лидочка, ты очень добра, но… Я уже все самое лучшее, что имела, что у меня было, потеряла. Из-за своих дурацких принципов.

– Так еще найдешь…

– Не найдешь, – негромко, но выразительно произнесла она. – Ты что, правда, думаешь, что жизнь выдает тебе твое счастье постоянно, пусть и с перерывами? Сегодня борща в тарелку не налили – ничего, завтра нальют?.. Или это автобус, который ходит по расписанию? Сейчас не успела – нестрашно, через десять минут следующий к остановке подойдет? Нет! Возможно, кому-то и везет, кому-то бриллианты и катятся под ноги периодически, но этих людей можно назвать избранными, счастливчиками. Я же не избранная, я как все. Свой шанс стать счастливой я потеряла. Потому что в свое время не подозревала, что такой шанс обычно выпадает только раз в жизни.

– Глупости. Ты что, всерьез считаешь, что твоя жизнь закончена, ничего уже можно не ждать? – возмутилась я.

– Лучшие – слышишь? – лучшие мои годы прошли. Лучшие – для любви, для материнства, поиска себя и любимой работы, обустройства своего быта… Я вот квартиру сейчас снимаю, чтобы с матерью и сестрой не жить под одной крышей. Что мне делать? В ипотеку на пятом десятке влезать? Последнее здоровье гробить? Почему я хотя бы лет десять назад не озаботилась этим вопросом? Я не говорю, что у меня теперь нет шанса обрести свое счастье… Но усилий мне теперь надо приложить больше, искать – быстрее… А здоровье уже не то, сил меньше. И возможностей у меня меньше, и выбор. Еще лет пять – и я баба-ягодка.

– Вторая молодость… – попыталась сгладить я.

– Да перестань. Самообман это. У меня же сестрица врач, она своих пациенток как раз в эти годы на разные обследования посылает… Это тяжелый переходный возраст, особенно для женщины, никакого особого счастья в нем нет. У многих климакс начинается, морщины и вены вылезают… Родители резко стареют, за ними ухаживать надо, а значит, и переживаний больше. На хорошую работу уже не возьмут… Разве ты не слышала о возрастной дискриминации? Нет, я не говорю о том, что сорок пять – это возраст несчастий и проблем, я о том, что это сложный возраст, зачастую критический. Я не говорю про то, что надо опускать руки, в саван закутаться, я о другом… Ну просто ни к чему этот бравурный оптимизм, эта бездумная лихость: ах, у меня вторая молодость, все прекрасно…