– Кто же поверит, чтобы княгиня за крестьянина просто могла выйти, Григорий Константинович?! – Лука поежился. В чужой одежде, пусть даже пришедшейся впору, он ощущал себя неуютно.

– За крестьянина не поверят, Лука. А вот за отца царской невесты, это совсем другое дело! Никто и не усомнится. Даже я сам и то уже немножечко верю, – усмехнулся князь Волконский и пригладил бороду.

– Не было у тебя никогда сестры Анны, Григорий Константинович, – буркнул пахарь.

– Да кто же его знает, Лука? – покосился на своего крепостного князь Волконский. – Земли мещерские от столицы далеко, за всем не уследишь. Коли люди сказывают, что была, стало быть, и была.

– Но зачем все сие, Григорий Константинович?! – внезапно резко остановился Стрешнев и размашисто перекрестился на огромную, под самые облака, колокольню Иван Великий. – К чему обман весь и прочие хитрости?

– Лука… – оглянувшись по сторонам, встал перед ним окольничий, тихо пояснил: – Лука, пойми: цари женятся на княжнах. Иногда на знатных и богатых боярынях. Изредка на девицах из детей боярских, но сие ужо за позор считается, и люди ропщут, а порою от такового государя собственная свита отворачивается. Коли пойдет слух, что на сей раз царь задумал обвенчаться с крестьянкой… – Григорий Константинович многозначительно покачал головой. – Не попустят такого при дворе. Сгинет дочка твоя. Не знаю как, но пропадет. В этом деле царедворцы, увы, зело изобретательны. Не она такая первая.

– Ты решил поступиться честью ради спасения моей дочери? – усомнился крестьянин.

– Ради государя, – поправил его Григорий Константинович. – Раз уж он выбрал в жены Авдотью, надобно было скорейше даровать ей родовитость. Я сие и сотворил. И честью ничуть не поступился. Стать родичем царской невесты, это разве урон? Сие есть изрядное возвышение при дворе и в местах по службе! А верят люди в сие али нет, какая разница? Раз государь мое слово признал, стало быть, оно верное и есть… И да, самое главное не забудь! Ты более не Лука! Ты отныне Лука Степанович! Лука Степанович из рода Стрешневых. Пошли!

Князь повернулся, широко зашагал по дубовым плашкам мостовой к Грановитой палате.

– А твоя Ирина как, княже? Дочка-то? – спросил его в спину крестьянин.

– В первый вечер чуть глаза не выцарапала, Лука, – оглянувшись через плечо, признался Григорий Константинович. – Но теперича остепенилась. Но в свиту царскую, уже трижды поклялась, ни за что не пойдет! Ну да ничего. Перебесится. Двоюродная сестра царицы – это тоже достойное звание.

Волшебные слова: «Отец государевой невесты прибыл!» – с легкостью открыли перед гостями все двери великокняжеского дворца. Князь Волконский и его крепостной поднялись в верхний терем, где Лука Стрешнев с огромным облегчением обнял свою доченьку, наряженную в парчу, меха и самоцветы, но все еще изрядно напуганную. Они посидели, поплакали – говорить почему-то оказалось не о чем. А затем в терем поднялся царский холоп и призвал боярина Лукьяна Степановича в Малую Думную палату.

– Увидимся еще, доченька, – вытер пальцами слезы на щеках Евдокии Лука. – И от матушки с малыми тебе поклон. У них все хорошо, и они тоже здесь.

– Пошли, царь ждать не любит, – потянул его за собой Григорий Константинович. И на ходу снова продолжил учебу: – Кланяйся низко! Так, чтобы рукой ковра мог достать. Но на колени не падай! И ничего не проси! Всем, кроме государя, просто кивай. В общем… В общем, делай все, как я…

В просторной горнице с тремя слюдяными окнами, выстеленным кошмою полом, расписанным облаками потолком и идущими по стенам апостолами и господними подвижниками, князю Волконскому и его крепостному пришлось подождать. Но дверь за троном в конце концов отворилась, и в палату вошел старец в синей рясе, с длинной вычесанной бородой, раздвоенной снизу, и золотым крестом под ней. Следом – мужчина в парчовой ферязи с собольей опушкой, голубоглазый и с окладистой бородкой в две ладони длиной, ровно постриженной снизу на полукруг.

– Благослови меня святитель, ибо я грешен, – тут же низко склонился Григорий Константинович, и Лука поспешно последовал его примеру.

– И меня благослови!

– Мое почтение, государь, – повернулся к мужчине князь, и Лука опять же повторил его жест и слова.

– Стало быть, это ты Лукьян Степанович из рода Стрешневых? – прищурился старец. – Вижу, крепок. Кость широкая.

– Уж какой есть, святитель, – по-крестьянски кашлянул в кулак Лука.

– Дети имеются?

– Из тех, что подрастают, пятеро. Четыре девицы и сын, Степка.

– И плодовит, – сделал вывод патриарх. – Кровь здоровая. Теперь признайся мне, как на духу, болезни за дочерью твоей Евдокией тебе известны?

– Нет, отче.

– Иные препятствия для таинства венчания христианского тебе за нею ведомы?

– Нет, отче.

– На кресте Божьем поклянись! – выставил нагрудное распятие святитель.

– Вот те крест! – размашисто обмахнулся Лука и поцеловал усыпанное самоцветами золото.

– А жена твоя, княгиня Анна, ныне в добром здравии?

– Да уж не жалуется! – распрямился крестьянин.

– Сколько ей лет?

– Пятый десяток разменяла, святитель.

– Славно… – патриарх Филарет повернулся к сыну и пожал плечами: – Может статься, сам Господь вел твоею рукою, Михаил Федорович? Наследственность у невесты хорошая, кровь в роду здоровая. Что до прочего… Ты не передумал?

– Даешь ли ты, Лукьян Степанович, отцовское благословение своей дочери на брак со мной, рабом Божиим Михаилом? – вышел вперед царь всея Руси.

– Я сегодня с Авдотьюшкой потолковал, – пригладил подбородок крестьянин. – Она там вроде как не против. А коли девка согласна, так чего я ее сердцу перечить стану? Бог с вами, чада мои. Благословляю!

– Вроде как не против, сказываешь? – впервые за время разговора улыбнулся царь. – Ну, слава богу, что не передумала!

– Так ведь она не на смотрины приходила, сынок, – не преминул напомнить патриарх. – Это ты сам ее из толпы к себе вытребовал. Посему тебе ее милостивое согласие и оправдывать!

– Я постараюсь, отец, – не стал спорить со святителем государь.

А тот вышел вперед, сунул руку в рукав и извлек на свет грамоту с печатью:

– Государь дарует тебе, Лукьян Семенович, как будущему своему тестю, двор и дом покойного князя Богдана Бельского, что стоит за великокняжеским дворцом на Житной улице. Дабы семьи наши родственные поблизости друг от друга обитали. Князь Григорий Константинович, я полагаю, сие место знает и тебе покажет. И да пребудет с вами милость Господа нашего, Иисуса Христа!

Патриарх и государь ушли за трон, а князь Волконский похлопал своего крестьянина по плечу. Цыкнул зубом и сказал:

– Вот это и называется быть царским родственником. Не успел приехать, ан ужо и дворцом целым одарили. Причем милости еще токмо начинаются, Лука! Пойдем, я покажу тебе твою новую избушку…