Однажды Фаина Раневская сказала ему:

– Знаете, дорогой Борис, Анна Андреевна (Ахматова. – Авт.) говорила, что мне одиннадцать лет и никогда не будет двенадцать. А вот вам, я абсолютна уверена, сейчас – четыре года, и вряд ли вы повзрослеете.

Этот князь не стоит того, чтобы искать в хламе прошлого достоверных данных, сведений о его жизни до Великого Октября. Важно другое – что было после.

Итак, жил-был простой русский князь. Что случилось и как – это уже не важно, но он остался здесь, в советской России. У него было экономическое образование. Наверное, он надеялся, что новая Россия увидит в нем настоящего человека и толкового специалиста.

Но случилось немного иное. Любой князь или граф должен были вначале искупить свою вину. Какую именно? Да каждый из них, имеющий в прошлом титул такой величины, уже был виноват. Любой князь был в прошлом душегубом, граф, разумеется, сидел на шее рабочего класса.

Разумеется, все имущество их преспокойно было, как тогда говорили, экспроприировано, они враз остались ни с чем. Но это же не искупление вины, а всего лишь торжество справедливости! А вину нужно искупать кровью. Или трудом, на худой конец.

Князь Оболенский так и сделал, хотя и не по своей воле. Он десять лет отмотал в лагерях НКВД, исправно рубил лес в Сибири. И вот вернулся.

«Перекованный» аристократ устроился на завод, стал работать бухгалтером – пригодилось экономическое образование. Трудился он очень старательно, ошибок не допускал. Вышел на пенсию, исправно ее получал.

Где-то в душе его, наверное, засела и грызла мозг мысль о том, что партия и советское правительство очень много дали ему. Они позволили бывшему аристократу спокойно работать, пенсию вот платят. Он же самый настоящий князь, пусть и в прошлом. Враг. А ему поверили и простили.

И вот князь Оболенский начинает писать стихи, насквозь пронизанные патриотическим пафосом. Не просто стихи – песни. Он не успокаивается на этом, идет со своими песнями в хор ветеранов-большевиков, созданный при каком-то там дворце культуры железнодорожников.

Князь запел. Соло! А хор счастливо и вдохновенно подпевал ему. Успех – грандиозный. Хор приглашают выступать в самых разных местах под занавес крупных собраний. Полные залы рукоплещут, а главный герой успеха – наш бывший князь держится очень интеллигентно. Он слегка застенчив, с легким смущением принимает всеобщую любовь публики и в особенности хора, который его просто боготворит.

– Фаиночка, он – истинный аристократ! – как-то восхищалась этим персонажем подруга Раневской.

– А вам его не жаль? – спросила Фаина Георгиевна и прищурилась.

– Ну да, немножечко. – Подруга уловила в тоне Раневской некий скрытый сарказм и насторожилась: – Но мы же с вами не знаем, что у него в душе. Может быть, там столько всего?..

– Да-да, милочка, в этом и беда, – легко согласилась Раневская и продолжила: – Вся беда в том, что душа – не жопа, облегчиться не может. Вот и приходится ей носить всю жизнь с собой все, в ней собравшееся. Мой вам совет, милочка: помните про жопу и не тащите в свою душу чего ни попадя.

Для многих Райкин – непревзойденный комический актер. Именно Аркадий Исаакович создал тот жанр, в котором только он один и смог работать самое долгое время. Как бы ни пыжились сегодня все наши юмористы, вместе взятые, до Райкина каждому из них очень далеко.

Фаина Раневская искренне уважала Аркадия Райкина за талант. Она считала его вторым сатириком в мире. Кто же был первым? Разумеется, Чарли Чаплин. В этом плане с Фаиной Раневской спорить очень трудно, даже невозможно, наверное.

Но давайте вспомним о том, что уже сказано. Раневская не признавала чистого искусства, оторванного от нравственности, от человеческих качеств. Ей важен был не только артист, талантливый мастер, но и носитель этого мастерства – сам человек.

Здесь Райкину в глазах Фаины Раневской не было равных.

Они практически не пересекались так близко, чтобы Раневская могла сделать достаточно полный для себя вывод о человеческих качествах великого сатирика. А слухи о нем ходили самые разные. Говорили, что Райкин – очень капризен, бывает излишне строг и требователен, до занудства пунктуален. Да мало ли чего говорят об артистах. Фаине Раневской помог расставить все точки над «i» всего один случай.

Это случилось, когда в стране произошла настоящая трагедия.

В 1967 году был совершен очередной старт космического корабля. На его борту находился Владимир Комаров. Этот запуск уже не был таким грандиозным событием, как первый космический полет. Люди потихоньку стали привыкать к этому.

Но этот полет завершился бедой. Основной парашют спускаемой капсулы не раскрылся. Сработал запасной, но стропы его перепутались, и парашют не смог погасить падение. Капсула на огромной скорости врезалась в землю, практически полностью разрушилась, вспыхнул пожар.

– Там нечего хоронить, понимаете, – делилась страшной новостью Фаина Раневская. – Совсем нечего – горстка пепла.

Актриса с необычайной болью восприняла смерть незнакомого ей космонавта. Для многих других это было не бог весть какой трагедией. Многие погибают на своем посту.

Но Раневская понимала, что есть разница между «многими» и теми избранными, которые всегда на передовом рубеже, у всех на виду. Случись что, такие люди сгорают первыми.

Вечером ей позвонила подруга, сказала, что в театре, где должен был выступать Райкин, отменили спектакль. Раневская не особенно удивилась. А разве могло быть иначе? Но Фаина Георгиевна поразилась позже, когда узнала, кто и как отменил этот сатирический спектакль.

А было так.

Публика уже собралась в зале, где-то тревожно шушукались – рассказывали о страшной трагедии, о гибели советского космонавта. Спектакль что-то никак не начинался, уже раздавались нетерпеливые хлопки.

Занавес не открылся, сбоку из-за кулис вышел Аркадий Райкин, встал на середине сцены, дождался полной тишины и сказал:

– Уважаемые посетители, дорогие друзья. Сегодня произошла страшная трагедия – погиб космонавт Владимир Комаров. Погиб наш соотечественник, гражданин нашей страны. Если сейчас мы, артисты, начнем смешить вас – это будет кощунством. По этой же самой причине и вы не можете сегодня смеяться. Поэтому с вашего разрешения сегодняшний спектакль будет отменен. Через неделю в нашем театре – выходной день. Но в этот день мы будем работать для тех, кто сейчас здесь, в зале. Сохраните ваши билеты и приходите через неделю. Мы приглашаем вас, приносим вам свои извинения. Но все мы сегодня не имеем права смеяться.

Зрители молча расходились. Кто-то был пристыжен.

Но история получила неожиданное развитие. Через несколько минут в горкоме партии раздался звонок, и неизвестный доброжелатель твердым голосом доложил о самоуправстве какого-то артиста. Смотрите, мол, никто не объявлял в стране траур, исправно работают все увеселительные заведения, и только Райкин решил выделиться!