Сквозь шум в голове и звяканье приборов я услышал, как за нашим столом назревала ссора.

– Лия, еще раз объясни мне, кто тебе сейчас звонил? – услышал я голос Мишани.

Я открыл глаза. Мишаня ножом вонзил взгляд в жену, она же сидела с обычной невозмутимостью и молча продолжала есть.

– Лия, я к тебе, кажется, обратился.

– Что?

– Я задал вопрос.

Ее лицо приняло досадливое выражение, показывающее, до чего утомляют ее эти глупые придирки. Мишаня буравил ее глазами, но она будто нарочно испытывала его терпение и ничего не отвечала. Он выкрикнул, яростно ударив рукой по столу:

– Ты можешь нормально ответить или нет?!

Взгляды окружающих устремились к нашему столу. Я заметил, как из-за угла к нам направился наш официант, пучеглазое лицо его кипело от негодования, но по пути кто-то из посетителей подозвал его с какой-то просьбой, и он, вежливо кивнув, устремился на кухню. Мишаня ничего не замечал, он весь сгорал от нетерпения и не сводил глаз с жены. Она обвела взглядом стол, задержалась глазами на моем вновь пробудившемся лице, отложила вилку и нож, вытерла рот салфеткой, делая все это с присущей ей медлительностью, и заговорила ровным спокойным голосом, как учительница с непонятливым учеником:

– Я тебе уже ответила, у меня со вчерашнего вечера не работал телефон, так же, как и у тебя, и поэтому накопилось много пропущенных звонков.

– От кого?

– От разных людей.

– От каких людей?

– Тебе всех перечислить?

– Всех.

Она снова обвела стол насмешливым взглядом, как бы говоря – вы это видели? Потом взяла телефон и стала смотреть звонки.

– Пожалуйста. Мне звонила мама, шесть раз. Звонила учительница Темы, два раза, это по поводу его выступления на утреннике. Звонила мама его школьного товарища, с которым они вместе готовят номер, два раза. Звонил Тема, четыре раза. Няня Кости, один раз. Ты удовлетворен?

– А последний звонок от кого?

Она с досадой вздохнула.

– Дай сюда, – рявкнул Мишаня и хотел вырвать телефон из ее рук, но она успела взять его со стола и отвести в сторону руку. Он потянулся, привстав со стула и навалившись на нее, но до телефона не достал, только сбросил на пол тарелку, из которой она ела. Куски рыбы и овощей фейерверком разлетелись по сторонам. На звон разбившейся посуды прибежал официант. Он уже не пытался быть вежливым и открыто ворчал на нас, собирая осколки. Лия заговорила с ним на испанском, вероятно, хотела извиниться, но сделала только хуже, он перестал убирать, поднял голову, выпучил глаза и выдал длинную тираду, жестами указывая то на меня, то на Мишаню, то на битое стекло на полу.

– Пошли, – приказал жене Мишаня, не обращая никакого внимания на каталонца. – На улице поговорим.

Он поднялся и посмотрел на нее нетерпеливо. Она замялась, взглянула на каталонца, который, судя по его лицу, не выдержал бы еще одного происшествия в своем ресторане, и последовала за мужем.

Каталонец принес щетку и стал подметать вокруг стола, мы с Алиной наблюдали за ним, сидя вдали друг от друга, словно чужие. В окно мне было видно Мишаню и Лию, стоявших на площади чуть поодаль от дверей ресторана; я видел, как он ходил кругами около нее, кричал что-то и махал руками, а она достала сигарету и закурила, встав, скрестив локти и вся подобравшись, как воин перед сражением.

Официант наш закончил с уборкой и, отчего-то вдруг смягчившись, спросил, не хотим ли мы чего-нибудь выпить. Я вопросительно глянул на Алину, она, нахмурившись и опустив глаза, мрачно покачала головой, мол, ей ничего от меня не нужно, а я попросил еще чаю. Он принес целый чайник, правда, совсем крошечный, чашки на полторы, с достоинством поставил передо мной чашку и сахарницу, я положил ему на поднос несколько монет в благодарность. Он не ушел, а постоял около меня, посмотрел в окно и почему-то спросил:

– У синьоры и синьора все в порядке?

Я показал жестом, мол, не совсем, а про себя подумал, какое уж тут «в порядке», если они поубивать друг друга готовы.

– Из-за чего они ссорятся? – поинтересовался каталонец.

Что я должен был ответить? Я вспомнил, как Лия упомянула однажды, что испанцы бывают очень разговорчивы и могут без зазрения совести посвятить вас в свои семейные проблемы, вероятно, именно этим объяснялся вопрос официанта.

– У них годовщина свадьбы, – сказал я.

– Α-a, теперь я понимаю, – покачал он бакенбардами.

– Не могут договориться, где отмечать, в горах или на море.

– А, это интересно.

Он снова посмотрел в окно.

– А синьор за горы или за море?

– Синьор за море.

– Α-a, ну что ж, значит, ему придется поехать в горы.

Первой вернулась Лия. Алина как раз ушла в уборную, не сказав мне ни слова, а Мишаня, я видел из окна, решал какие-то вопросы по телефону.

Она подсела ко мне и, заглядывая в глаза, коснулась моей руки:

– Что с тобой сегодня?

Я одернул руку – что она себе позволяет? – и с опаской огляделся, не идет ли Алина.

Алины не было, зато из своего угла на меня смотрел официант, глаза его, не обремененные скромностью, таращились на меня с любопытством, по-видимому, воображение рисовало ему новый сюжет. Я отстранился от Лии. Она недоуменно изогнула бровь:

– Что это значит?

– Послушай… – не скрывая раздражения, сказал я, – послушай, давай не будем… – я не мог подобрать нужного слова. Черт, неужели она не понимает: я не только не собираюсь водить с ней отношений, мне даже видеть ее невыносимо. Мишаня может накинуться на меня в любую минуту, Алина в любую минуту может порвать со мной навсегда, не говоря уже о том, что я дважды за последние сутки едва не отправился к праотцам, и все это из-за нее – и она еще думает, что я буду крутить с ней шашни?

Она прочла мои мысли на моем жестком и, вероятно, озлобленном лице. Взгляд ее изменился, в нем не осталось и намека на теплоту и участливость, с какой она подсела ко мне минуту назад. Она выпрямилась на стуле, опустила глаза, с минуту как будто собиралась духом и вдруг произнесла тоном, каким говорила со мной прежде, до прошлой ночи, обращаясь ко мне на «вы»:

– Прошу вас, поговорите с Мишей. Я знаю, он что-то задумал. Он ничего не говорит мне, но я вижу. По глазам его вижу.

От неожиданности я растерялся.

– Нам нужно три месяца. Всего три месяца. У нас все уже готово. Манель снял для нас дом, далеко отсюда, скоро мы сможем уехать туда с ним. Уговорите Мишу не предпринимать ничего эти три месяца, прошу вас! Мне больше некого просить, у меня здесь нет никого, кроме вас. Вы же видите, он меня со всех сторон обложил… Всего три месяца!..

– Но ведь через три месяца родится ребенок, – выпалил я.