России.

Они свернули с Вознесенской на Профсоюзную и въехали на мост через Вятку. Водитель продолжал:

– Не знаю теперь что и делать. С одной стороны, когда вся эта автоматизация до нас дойдёт – бог знает. Вот на этот вот Камаз ты автопилот не поставишь, да?

– В нём и радио-то работать не хочет!

– Правильно говоришь! А с божьей помощью этот драндулет ещё лет пятнадцать попылит – тогда на мой век хватит. А если через пять все такие чуда техники в металлолом пойдут? Кому я нужен буду?

– А если попробовать в спецтранспорт податься? На скорую, например. Опыта тебе не занимать, образование есть. К тому же, смотри, если всеми машинами роботы будут управлять, то машины будут строго по правилам ездить. А «скорая» не так. Сирену – бац, и хочешь – на красный, хочешь – по встречке, а то и по тротуару?

– Так там отбор, как в космоотряд будет, по двести человек на место! Разве что сейчас, заранее попробовать вписаться?

Машина съехала с моста.

– Но опять же, – рассуждал Макс, – если к тому времени большинство машин в потоке будет роботами управляться, так они все дружно скорой коридор освободят…

– Ну, вот, тоже, блин… Сначала обрадовал, а потом ещё хуже сделал.

– Ну ведь правительство что-то придумает! Это же сколько народу без работы останется!?

– Да не больно-то и лишатся. Это если с точки зрения правительства. Профессиональных-то водителей раз-два и обчёлся – это всё водители автобусов, спецтранспорт тот же. Им-то, может, что и придумают. Почти все в этой сфере – шабашники, которые на себя работают. То есть налогов не платят. А раз не платят, значит, не отстёгивают – с чего правительству об них беспокоиться?

Опять же расскажу историю. Сестра у меня старшая, дипломированный филолог, в девяносто первом в декрет осенью вышла, ага. Решила зря времени не терять и выучиться машинописи. Купила машинку печатную и давай по учебнику вслепую выстукивать. Научилась. Только когда она из декрета вышла, кругом стояли принтеры и ксероксы. То есть ещё недавно навык этот в цене был, а на каждом предприятии сидела рота машинисток, а теперь – белый ящик с электрической розеткой, в который только знай бумагу вставляй. И что-то я не припомню, чтоб всех этих барышень куда-то кто-то специально устраивал…

– Но ведь и не на убой их, в конце-то концов? Сестра ведь твоя работу нашла?

– Нашла, ага. Сначала полы в тубдиспансере мыла, видеокассетами торговала, потом санитаркой на «скорой»…

– Что-то куда ни кинь, а всюду скорая!

Водитель невесело усмехнулся:

– Ну, да. Выходит, надо на подстанцию зайти и справиться там что к чему. Эх, знать бы заранее…

–… так соломки бы подстелил!

– Вот, значит, чего мы с тобой за соломой-то едем, да?!, – почти игривым тоном спросил водитель.

– Вроде того, – Максим поддержал шутку. – Только едем мы за сеном.

– А какая разница?

– Никакой разницы, – Максим посмотрел на водителя, откинулся на спинку кресла и зевнул. Оставшиеся пять километров ехали молча.

Машина остановилась у невысоких ворот дачного участка. Из покрашенного зелёной краской двухэтажного дома с удивительными круглыми окнами вышел высокий мужчина лет тридцати и приветливо помахал рукой. За домом из толстых морёных брёвен был построен сруб, заведённый под мансардную крышу, но без дверей и окон. Там, внутри сруба, лежали рулоны сена. Максим вместе с хозяином выкатили сено и, пару раз крякнув, и погрузили в кузов.

– Спасибо за сено – считайте, на неделю обеспечили лошадок пропитанием! А вы куда переезжаете? Я слышал, на юг? Ростов? Кубань? Крым?

– Нет уж, точно не Крым. Наоборот. Мы в Австралию уезжаем. Навсегда.

– Ничего себе, – Максим внимательно посмотрел на открытое, располагающее к себе лицо, на широкие плечи, на крепкие, не брезгующие работой руки. Макс искал хоть какого-то изъяна, но не нашёл. – А почему?

– У меня там дядька живёт, он ещё в девяностом уехал, когда ещё не рухнуло, но уже вовсю шаталось. Давно зазывал, но мы всё не верили… В двенадцатом году начали потихоньку лыжи вострить, но промедлили – бахнула весна четырнадцатого, когда в начале года стоимость всех наших недвижимостей была примерно двести тысяч долларов, а к концу года не набралось и шестидесяти. Но и на такую цену покупателей не было. Пришлось остаться, а чего сложа руки сидеть? Вот, задумали конюшню, но после этой весны.. Боимся, что может снова грохнуть, как тридцать лет назад, поэтому…– он, не найдя слов, громко выдохнул воздух и округлил брови. – К тому же теперь наши активы стоят хотя бы сто тысяч, а на это уже можно ловить. Опять же иметь сто тысяч и не иметь сто тысяч – это как раз двести тысяч и выходит. Потому и торопимся.

– А в той Австралии вас ждут? Что там делать?

– Делать-то что… Представляешь, там носятся табуны диких лошадей и местные не знают, что с ними делать – животных просто отстреливают! Так что только арканить успевай, а потом тех же туристов по Аделаиде катай! А не тут оказаться с арканом на шее… Там сейчас экономический подъём, всё бурно развивается и надо ловить момент. Да и пронестись по австралийскому бушу на диком мустанге, чтоб ветер в ушах! Мечта!

– Тогда пожелаю всего хорошего. И ещё раз спасибо за сено.

Максим с грустью пожал руку без пяти минут иммигранта, влез в кабину грузовика, и они поехали в обратный путь.

Через пару минут поездки водитель вдруг чем-то всерьёз озадачился, прислушался:

– Ну, ёк-макарёк… Или кажется?

– Что-то случилось?

– Да будто поршни стучат – понять не могу…

– Может, массы прибавилось – из-за этого по-другому зазвучало?

– Да тут не столько массы, сколько объема… Не легковушка же! Слушай, сядь за руль, а я выйду, послушаю, – водитель выпрыгнул из машины и на цыпочках, осторожно ступая, обошёл автомобиль и вернулся. – Ты меня извини, но я не рискну в город ехать: чего доброго, по дороге двигатель клинанёт и тогда – привет.

– И что делать будем?

– Я до сервиса пойду – видел какую-то мастерскую на въезде в посёлок. Может, там механик есть. Если нет, то кореша из города позову на выручку. И как всё решится – сразу сено твоё в конюшню доставлю. Тебя такой вариант устроит?

– В принципе, да. Коневод круглосуточно на месте – всё откроет, примет. А ты-то как тут один?

– Да я не пропаду. Если с двигателем то, о чём думаю, то дело́в на полчаса. А будь на моём месте робот – что бы он делать стал, а?