Ник не стремился ее вернуть. Когда спустя неделю они встретились, чтобы объясниться, он держался отстраненно, вручил ей забытую пудру, и на этом простился.

Еще через неделю Маша поняла, она беременна.

— Почему именно я! — рыдала она в пустоту. — Я не хочу этого ребенка! Я буду его ненавидеть только за то, что он часть этого чудовища.

Они столкнулись случайно. Шарообразная Маша гуляла по парку. Для здоровья будущего малыша был необходим кислород.

Когда первый шок прошел, Ник приблизился к бывшей пассии. Он все сразу понял.

Маша не желала о нем даже слышать, ни о какой свадьбе и речи быть не могло. От его помощи отказалась. Она хотела лишь одного: чтобы этот человек исчез из ее жизни.

Ник исчез. Теперь он горько раскаивался, но сделать ничего не мог, мать его ребенка не желает о нем знать.

Отправляемые им почтовые переводы возвращались обратно. Пару раз он пытался передать деньги через мать Маши, но тщетно, она не брала, лишь укоризненно качала головой:

— Оставь нас, так всем будет лучше.

Всем будет лучше. Ладно, Маша — он давно ее разлюбил, но при чем здесь ребенок, почему он должен страдать?

Ник уехал из города. Еще много раз влюблялся, наконец женился. У него родились дети, но он никогда не мог забыть увиденного всего раз в жизни того маленького свертка с его первенцем.

На протяжении прошедших двадцати шести лет он несколько раз пытался договориться с Машей, но она, как и всегда, была непреклонна: мой ребенок — это только мой ребенок, в его жизни нет и не будет места для тебя.

Ник знал о сложном финансовом положении матери-одиночки, но упрямая женщина не хотела принимать какую-либо помощь из его рук.

Ее логику Ник не понимал: при чем тут ложная гордость, когда ребенку не хватает на фрукты? Тем не менее никаких родительских прав у него не было, даже отчество Маша записала другое, не его, а в честь своего деда Алексея.

— Желает моя бывшая или нет, — решил Николай Георгиевич, — я завещаю основную часть своего состояния нашей общей дочери. Конечно, это не компенсирует моей взрослой девочке обделенного детства, но, надеюсь, хоть сейчас скрасит ее жизнь.

* * *

Пасмурным апрельским утром Костров, Юрасов и Шубин сидели в своем кабинете. Работы была прорва: асоциальные элементы общества весной будто бы проснулись после спячки — количество преступлений выросло, при этом раскрываемость осталась на прежнем уровне.

Настроение оперов было под стать погоде: такое же хмурое и скучное.

— Смотрите, — сказал Миша, показывая разворот газеты, — наш недавний фигурант.

— Удивил, — пробурчал Шубин, — сейчас среди тех, чьи имена мелькают в прессе, пруд пруди наших фигурантов.

— Да нет же, это совсем другой случай, — настаивал Костров, — это Рузанцев.

Оперативники лениво оторвались от своих дел и подошли к Кострову. Артема Рузанцева до сих пор нигде не обнаружили, и им стало любопытно, где мог засветиться их подопечный.

Костров вслух прочел заголовок: «Таким гостям мы особенно рады».

В левом углу крупным планом фотография гостя. С газетного листа на них смотрело хорошо знакомое лицо недавнего подозреваемого. Он почти не изменился: тот же старый свитер и небрежная прическа. В его внешнем виде ничего не выдавало человека, обладающего внушительным состоянием. Только преобразились глаза: теперь он смотрел уверенно, взгляд его обрел смысл.

В статье рассказывалось о талантливом художнике из Одессы Юрии Рузанцеве. Он привез в Петербург ряд своих работ, посвященных городу на Неве, и выставил их в Манеже. Самобытный стиль и изящество заметно выделяли его среди других авторов. В этой же статье отмечались заслуги молодого художника перед родным городом: он направил средства на реставрацию памятников архитектуры родного города.

— Да, — протянул Юрасов, — а мы его чуть за решетку не упекли.

— Бывает, — согласились коллеги.

* * *

Когда завещание Николая Рузанцева вступило в силу, единственным наследником стал его старший сын Юрий. К свалившемуся на него богатству он отнесся спокойно, не проявляя ни малейшей радости. Пережитые в последнее время события сделали его скупым на эмоции.

Известие о снятии с него обвинений Юрий воспринял без энтузиазма, казалось, ему было все равно, как в дальнейшем сложится его судьба. Он покинул пределы изолятора и не торопясь пошел по набережной. В его сердце не было озлобленности на милиционеров, по чьей воле он месяц провел за решеткой. Он не возненавидел брата, который его предал. Больше всего Юрия потрясла смерть отца, и он очень жалел, что даже не смог присутствовать на похоронах. Его очень взволновала весть о том, что Лилия Зимовец, в убийстве которой его обвиняли, приходилась ему сводной сестрой. Оказалось очень тяжело за одну минуту обрести родственницу и тут же ее потерять.

«Темка, Темка! Что ты наделал?! — твердил про себя Юрий. — Убил Лилю, нашу Лилю. Как же мне ее всегда не хватало, старшей сестренки! Сколько ей было — двадцать шесть? На три года меня старше, тебя на четыре. Она стала бы нашим другом. Какая она была? Я ее никогда не видел. Все, что у меня есть связанного с ней, — это картина. Та картина, что я купил когда-то у юного художника на Невском. Атаманов сказал, что Лилия похожа на девушку, чей портрет написан на этой картине. Я уверен, что художнику позировала именно Лиленька. Она очень похожа на нашего отца. Не сомневаюсь, что в жизни она была необыкновенно красивой. Я бы писал с нее портреты, даже если бы она не блистала красотой, все равно бы писал и выставлял во всех галереях. А теперь этого не будет, уже никогда не будет».

С Невы дул прохладный ветер, поднимая мусор с тротуара. Хмурое октябрьское небо обещало пролиться дождем. Художник остановился около моста и окинул взглядом панораму. В пасмурную погоду Петербург казался тоскливым. Преобладал серый цвет: серые тучи, серые дома, серый асфальт. Юрий видел окружающее его пространство по-своему. Если бы он сейчас писал пейзаж, на холсте оказались бы краски всего спектра. Он намеревался непременно сюда вернуться, чтобы запечатлеть в своих работах этот необыкновенный город.

По возвращении в Одессу Юрий твердо решил направить средства на поддержку изобразительного искусства и реставрацию старого города.

Сам он по-прежнему жил в старой квартирке на Карантинной улице. Скромное убранство таким же и осталось: минимум мебели — все самое необходимое. Лишь одно изменение произошло в интерьере комнаты — на стене в изящной позолоченной раме появилась самая дорогая Юрию картина — написанный маслом женский портрет.

Юрий Рузанцев получил признание как художник. Его работы заметили мастера кисти и ценители живописи. Теперь он с упоением создавал новые картины. Он чувствовал себя полезным, когда оказывал помощь людям. Прогуливаясь по любимым улочкам Одессы, Юрий с удовольствием наблюдал, как идут реставрационные работы дворца, который должен будет снова стать украшением города. Он получал удовлетворение от всего, что делал. Юрий Рузанцев был счастлив.