— Это не важно, — помотала головой Гарденина, и понурила плечи. — Прошлое не умирает, просто забывается. Эх, не вовремя вы с Ромкой расстались! Я уж думала попросить тебя помочь мне сблизиться с Вениамином…

— Каким образом?!

— Не знаю… Но ты явно чаще меня общалась с ним в неформальной обстановке. Хотя, теперь это все в прошлом.

Юля грустно вздохнула и прижалась щекой к окну, за которым зарядил ледяной ноябрьский дождь. Ливень хлестал прямо в стекло и стекал по нему ручьями, отчего пейзаж университетского двора стал казаться расплывчатым и нереальным.

Она выглядела такой грустной, что мне даже стало ее чуточку жаль (стало бы сильнее, если бы речь шла не про декана, с которым у меня и правда достаточно тесное в неформальной обстановке общение, но не того формата, которого бы хотелось). Я сочувственно потрепала ее по затылку и снова приняла решение сделать вид, что между мной и Верстовским-старшим ничего не было, в надежде, что это "ничего" утрясется само собой.

"Сделать вид, что ничего не было" — проще сказать, чем сделать. Особенно, когда другие участники этой заварушки такого вида делать не собирались. Ближе к вечеру, когда я уже была дома и пыталась родить из себя подобие шекспировской пьесы, в дверь квартиры позвонили. Спустя несколько минут в зал вошел загадочный папа с большим букетом белых роз.

— Марго, курьер доставил тебе этот удивительный и… неожиданный дар, — он вопросительно поднял брови из-под очков, ожидая от меня объяснений.

Я не сразу нашлась, что ответить, потому что сидела с открытым ртом и лихорадочно пыталась вспомнить, присутствовали ли в "Юпитере" белоснежные розы. Не вспомнила — тогда, в кафе, внимание было занято чем угодно, но только не цветами. Зато на ум пришел другой эпизод: как в другом кафе, на встрече со всей семьей Верстовских, декан кайфовал от песни "Белые розы". Небось, представлял, как будет усыпать чье-то ложе лепестками цвета первого снега…

Фу, какая гадость! Я сжала кулаки. Перед глазами встала пелена.

— От кого они?

— Адресат пожелал остаться инкогнито, но ты, наверно, должна быть в курсе, кто мог бы такое устроить. Не хочешь их забрать?

Папа ожидал, что я сделаю то, что обычно делают девушки в таких случаях — бегут к букету, прижимают его к груди и потом носятся с ним, как с писаной торбой, то подрезая корни, то добавляя в воду аспирин, или что там обычно добавляют, чтобы продлить срезанным цветам жизнь… Но я как раз-таки предполагала, кто мог сделать мне такую пакость, и потому не спешила воссоединяться с букетом и обнимать его, будто самую дорогую вещь на свете.

— Знаешь, ты лучше маме их подари, как она вернется… У меня не цветочное настроение.

И я в расстроенных чувствах кинулась к себе в спальню, где принялась ходить из угла в угол, тихо возмущаясь себе под нос. Потом схватила телефон и, найдя в мессенджере адресата со значком камеры вместо аватарки, написала одно единственное слово: "ЗАЧЕМ?!"

Декан не стал отвечать. Я уж думала, меня продолжают игнорировать и за пределами аудитории, но он перезвонил через пять минут.

— Что "зачем", Маргарита?

Меня пробрала дрожь от его голоса, и я села на кровать, так как всплеск адреналина в крови замотал меня из стороны в сторону. Будто получила инъекцию горячего, обжигающего, крепкого кофе внутривенно.

— Вы знаете, о чем речь, — скрипнула зубами я. — Зачем нужно было присылать мне розы?

Декан помолчал. Какое-то время в трубке вместо красивого голоса слышался только невнятный шелест и гул, словно мужчина находился в дороге.

— Розы?

— Да. Белые.

— Вы достаточно ясно дали мне понять, как распорядиться теми цветами, — едко сказал Верстовский. — Не смею досаждать вам после такого.

— Значит, это были не вы? — уже не так уверенно переспросила я, чувствуя себя достаточно глупо, чтобы заползти под одеяло и никогда больше оттуда не выползать.

— Признайтесь, Марго, вы выдумали это, чтобы найти повод мне позвонить? Не можете уснуть, пока не услышите мое "Спокойной ночи"? — припомнил он одну из сладких фразочек, которой я соблазняла его по телефону.

— Выдумала?! — мои щеки запылали от ярости и стыда. — Да у меня знаете, сколько поклонников! Каждый день от них отбиваюсь между занятиями!

— Сколько? — деловито заинтересовался Верстовский. — Можете назвать всех пофамильно?

— Э-э-э… Зачем?..

— Послезавтра они вылетят из литературного и больше не будут мешать вашей учебе.

Я так опешила, что не смогла придумать достойного ответа, а потому гордо и молча отключилась.

Так от кого же тогда ароматный презент, если не от декана? Неужели Ромка очухался — понял, как много я для него значу и решил задобрить розами?.. Если так, стоило порвать с ним раньше!

18.1. В чем мой косяк?

Когда захочешь, охладев ко мне,

Предать меня насмешке и презренью,

Я на твоей останусь стороне

И честь твою не опорочу тенью.

(У. Шекспир, 89 сонет)

Я сделала вид, что тайна белых роз меня нисколько не интересует. Кем бы ни был неизвестный даритель, он либо сам даст о себе знать, либо нет — тогда я просто сделаю вид, что букета не существовало. Ломать голову над личностью загадочного кавалера, который боится в открытую заявить о своих чувствах, у меня не было ни сил, ни желания.

Хоть Верстовский и не признался, я все равно считала, что розы прислал он. Из всех моих российских знакомых на такой романтический жест, чисто теоретически, был способен лишь он. Хотя какой в этом смысл: дарить цветы и отрицать сей факт, понять не могла. Либо активизировался мой старый друг Ричард из Британии, но об этом думать не хотелось вовсе.

По крайнее мере, мама была очень счастлива получить цветы без повода. Возможно потому, что в обычных обстоятельствах даже наличие повода не давало никаких гарантий. Будем считать, что белоснежный букет я пустила на укрепление брака моих родителей: весьма неплохое применение, как по мне.

Страшная тайна оказалась совсем не страшной и раскрылась уже во вторник. Ромка, героически заявившийся в вуз второй день подряд (правда, с опозданием на целую пару), подошел к нам с Юлькой в сопровождении Стаса. Развернул стул впереди стоящей парты и сел лицом ко мне.

— Привет! Как дела, Рит? — бывший парень понял, что напрямую лезть ко мне с объятиями небезопасно, и решил прощупать почву, выяснив на берегу мое настроение.

— Привет, Рома. Пока не родила.

Верстовский-младший только вздохнул, убедившись, что гнева