Мэр молчал некоторое время, потом ответил:

— Я не пользуюсь багажником лимузина, поэтому не мог положить туда цветы. Я подозреваю, что розы купил мой секретарь для своей девушки. Уступил мне их, когда появилась такая необходимость.

— Сколько времени цветы могут лежать в багажнике, до того как завянут? Ваш секретарь планировал свидание в середине дня, когда избирательная кампания входит в решающую фазу?

— Я не могу ответить на этот вопрос без разговора с моим секретарем. Но мы можем заняться вашим делом, которое намного возмутительнее одолженных цветов.

— Я тоже не могу ответить ни на один вопрос, пока не узнаю, что вообразила себе эта женщина. Я не могу реагировать на бред, пока ее не выслушают и не обследуют специалисты. Думаю, она психически больна. Ваше дело интереснее, потому что есть доказательства, а не пустые слова, брошенные неизвестным на ветер.

Крушевский многозначительно держал палец над управлением воспроизведения коммуникатора. Он понятия не имел, есть ли на записи еще какие-то сюрпризы. Велицкий тоже этого не знал, к тому же он не подозревал, что не знает и Крушевский. Было понятно, что это патовая ситуация и дальнейшая борьба ослабит позиции обоих. Ни один ни второй не были готовы к лавине вопросов, которая грозила обрушиться на них.

— Оба дела требуют разъяснений, — медленно произнес мэр. — Предлагаю закончить пресс-конференцию.

— Закончим, — согласился Крушевский. — Проясним обе ситуации как следует.

Велицкий и Крушевский многозначительно посмотрели на Здонека, который кивнул, встал и начал готовиться к выходу. Несмотря на нарастающую волну протеста, оба политика вышли.

— Теперь… — ведущий беспомощно смотрел на закрывшиеся двери и разволновавшихся журналистов. — Теперь мы должны…

Здонек улыбнулся. Вместо того чтобы выйти, он вернулся к столу и сказал:

— В данной ситуации я с удовольствием расскажу вам о моих планах насчет Варшавы.

* * *

Юдита из-за зеркального шлема наблюдала за элиминаторами возле выхода на Вейскую улицу. Потом услышала короткое «Внимание, выходят» от своего командира и повернулась, чтобы увидеть Крушевского, выходящего из здания Совета. Мелькали вспышки, ему под нос подсовывали микрофоны. Идущего за ним Велицкого ждало то же самое. Поскольку первый шел молча, мэр ответил несколькими незначительными фразами, даже не расслышав вопросов. Тут стояли репортеры второго сорта, не попавшие на конференцию, и резервные группы главных каналов, даже Седьмого. Большинство из них настоящие гиены, ожидающие скандалов. Чем серьезнее, тем лучше.

Крушевский прошел мимо расступившихся перед ним зарослей рук с микрофонами, словно это был прибрежный камыш, а не атакующая его сотнями вопросов толпа отчаянных журналюг, зарплата которых зависит от того, смогут ли они привлечь чье-то внимание. Велицкий улыбался, кивал головой и повторял одно и то же.

Элиминаторы не двигались. Юдита смотрела то на них, то на политиков, приближающихся к своим лимузинам. Чего они ждут? После такого удара ПО Крушевского должен взлететь в заоблачные дали. Чем выше показатель, тем быстрее его заберут. Однако они ждали, не обращая на политиков внимания. Они собираются остановить лимузины при выезде? А может, поедут за ними, чтобы элиминировать вдали от камер? Если так, тогда зачем они здесь?

Мужчины сели в лимузины, а журналисты искали хороший фон, чтобы сказать несколько слов в свои камеры.

Что-то пошло не так, подумала Юдита. Может, новые правила g.A.I.a. работают по-другому? Или… или Харпад соврал. Зачем ему это? Но если он солгал, это фиаско всего дела!

* * *

Рената, как робот, вышла через боковые двери Совета в холодный варшавский вечер. Репортеры, сосредоточенные на Велицком и Крушевском, пропустили ее. Она вышла и повернула в сторону Вейской, откуда пешком собиралась вернуться домой. В руках она сжимала сумочку, которую ей отдали в камере хранения. Если бы они забыли, она бы бросила ее там. Рената не знала, как они отдадут ей Марию. Но они обещали, значит, отдадут. От дома ее отделяло пятнадцать минут ходьбы, хотя при темпе, в котором она шла, это могло занять и полчаса. Может, Мария будет ждать ее дома. Она сделала все, что они хотели. Использовала свои навыки и техническую базу Провокации, чтобы попасть туда и задать этот вопрос. Последствия? Может и будут, но завтра.

Опекунша первая ее заметила и незаметно показала партнеру.

— Мы должны отдать малую нюхачу, — охранник покачал головой.

— Но это ее мать! Какая разница?

— Есть разница. Ищи его.

Марыся беспокоилась все больше. Охранник знал, что скоро она начнет кричать, и тогда у него будет выбор: отпустить ее или ударить.

— Она тут, недалеко, — опекунша всматривалась в экран коммуникатора. — Отдадим ее матери.

— Заткнись! — рявкнул мужчина. Он почувствовал на себе несколько взглядов. И добавил тише: — У нас и так нет подтверждения.

— Но он же сел в лимузин, — опекунша притихла и перешла к мягкому убеждению. — Не дошло до Элиминации. Нюхач выполнил задание.

— Ждем подтверждения.

— Становится многолюднее.

— Ждем.

— Она повернула в нашу сторону. Забираем малышку.

Рената приближалась к ним, по диагонали пересекая лужайку между зарослями можжевельника. Но она ничего не видела вокруг, кроме пары метров земли у себя под ногами.

И тогда ее увидела Марыся.

* * *

Харпад протискивался через взволнованную толпу. Те, что с детьми, уже уходили в сторону Уяздовского проспекта. Они предчувствовали, что что-то грядет. Остальные направлялись в ту же сторону, куда и нюхач. Эти индивидуальные, единичные желания быть ближе, лучше видеть, участвовать соединялись в мощное давление многотысячной толпы на полицейские кордоны на Вейской перед входом на территорию здания Совета.

Начался мелкий дождь, но это никого не остановило. Эмоции сейчас уже накалялись сами собой. Кто-то хотел расстрелять Крушевского без суда и следствия, кто-то желал арестовать эту глупую бабу, так подло врущую, кто-то требовал призвать к ответу всех. А кто-то жаждал посадить в тюрьму всех политиков и отдать власть художникам. Крики уже не имели ничего общего с транспарантами. Возле полицейского кордона собиралось все больше и больше людей.

Харпад продирался сквозь толпу с огромным трудом. Когда он увидел на большом экране, что Крушевский ушел из конференц-зала, отбросил остатки воспитания и начал бесцеремонно проталкиваться. Его сопровождали гневные окрики и испорченные транспаранты. Наконец он застрял в непробиваемой толчее задыхающихся от эмоций тел, в нескольких метрах от улицы. Что-то происходило, и люди хотели в этом участвовать. Участвовать в чем угодно, лишь бы ощутить принадлежность к группе, к толпе. Нас не тронут, мы — это мы.

Мы против вас.

* * *