Один из соредакторов книги так видит роль Гувера, кстати, считая, что после 11 сентября ФБР перешло больше на прогнозную работу в отношении преступлений: «Главным героем в этой истории является сам Дж. Эдгар Гувер, который был учителем воскресной школы. Он видел холодную войну как духовную борьбу. Он объединил Америку и демократию с иудео-христианской традицией, которая была искусственной конструкцией, но ее он считал основой американских ценностей. Коммунизм, с другой стороны, был агентом секуляризма и атеизма. Искажение состояло в том, что коммунисты, умные и хитрые в своем воображении, поняли, что они должны использовать религию в качестве своего рода прикрытия для своего поведения — как способ проникновения в американское общество. Он видел религиозных лидеров слева как замаскированных коммунистов или как людей, которые были наивно завербованы коммунистами. На этом основании он, главным образом, стремился дискредитировать людей из лагеря религиозных левых»[370].

Переключение поведения может быть скрытым, чтобы не вызывать сопротивления. Такой скрытый вариант характерен для литературы и искусства, когда человек погружается в виртуальный мир, не замечая, что он перенимает определенные мнения этого мира, делая их своими. Так было, например, с поколением, которое читало «Гарри Поттера».

Чем больше книг из серии было прочитано, тем с большей вероятностью они голосовали за Обаму, поскольку приняли либеральную позицию демократов по отношению к стигматизированным группам, к примеру, представителям ЛГБТ-сообщества[371][372][373]. Автор исследования считает, что «Гарри Поттер» повлиял на политические ценности поколения, поскольку чтение книги коррелирует с большим уровнем признания внегрупп, большей политической толерантностью, меньшим принятием авторитаризма, большей поддержкой равенства, большим неприятием насилия. В результате опрос 1000 студентов, родившихся после 1980 года, показал, что 60 % из них голосовали на выборах 2008 г. за Обаму, а 83 % негативно оценивают бывшего президента Дж. Буша.

Одно из объяснений воздействия состоит также в том, что молодежь проводит параллели между любимой ими поп-культурой и миром вокруг. В выборах Трампа также нашлись параллели: «Связь с политикой книг о Поттере не является новой, просто она стала более осязаемой в этом цикле выборов. Кроме сравнения Трампа с Волан-де-Мортом, сделанного самой Роулинг, другие звезды тоже сказали свое слово. Дж. Айзекс, который играл Малфоя, не ушел от твитов по поводу первых дебатов, а Д. Редклифф даже прокомментировал, что общего у Трампа и Волан-де-Морта. Эмма Уотсон, играющая Гермиону в фильмах о Поттере, заговорила в Инстаграмме и Твиттере, что выборы приведут к „эффекту волны по всему миру“»[374][375].

В качестве советского аналога влияния книг о Поттере хотелось бы вспомнить творчество А. Гайдара. Он тоже создал свой мир, который повлиял на миллионы детей. Тем более к нему сохраняется внимание сегодняшних журналистов и ученых[376][377][378]. Г. Иванкина вообще говорит, что Гайдар — это сюрреалист: «Он описывал не саму жизнь, а ее сказочный эталон. Почему? Потому что отчаянно лакировал действительность из страха? Или от непонимания? От восторга? Нет. Не поэтому. Они правы — Гайдар не был реалистом, потому что он был… сюрреалистом. Ничего диковинного и противоестественного тут нет — 1930-е годы вошли в историю искусств именно как эпоха сюрреализма. Да. В СССР этого направления как бы не было. Но, вместе с тем, оно ненавязчиво присутствует в большинстве знаменитых гайдаровских вещей».

Гайдар видит в сталинском времени вроде те же характеристики и объекты. У него также обязательно присутствие Врага. Но даже такого Врага с большой буквы может победить маленький мальчик. По той причине, что это честный и храбрый мальчик. И не он должен бояться врагов, а они его.

Большой Враг из сталинской модели мира автоматически переместился в малую детскую. Победа приходит только в конце, потому что враг слишком силен. Но Герой всегда победит Врага. При этом герой дерется честно, а Враг все время пытается втереться в доверие, превратившись в Не-врага.

Интересно, что экономист В. Найшуль также опирается на понятие врага при описании сталинской экономики: «У сталинской экономической системы были не только технологические, но и культурные предпосылки. В обществе господствовала социалистическая идеология, которая „требовала планового управления народным хозяйством“, а его можно было применить только для создания крупномасштабных технологий и военно-промышленного комплекса. Ни в сельском хозяйстве, ни в потребительских секторах оно не дало бы результатов, оправдывающих свое существование. Поэтому для реализации социалистической идеи необходимо было чувство внешней опасности, ксенофобия, санкционирующая тотальное переключение экономики на военное строительство. В свою очередь, сама коммунистическая идея, имплантировавшаяся в Российскую Империю и провозгласившая своей целью борьбу с принятым в цивилизованном мире порядком, резко усиливала чувство внешней угрозы, укоренившееся в общественном сознании еще со времен татаро-монгольского ига и подтвержденное полустолетием неудачных войн. Социалистические идеи, империалистическое стремление расширить сферу влияния и ксенофобия нашли друг друга и вместе создали в обществе психологический и идеологический климат для проведения бесчеловечной хозяйственной политики».

И еще: «С конца 20-х годов вплоть до начала перестройки военное соперничество с внешним миром было важнейшим фактором, определявшим бытие социалистического общества. Именно достижения и провалы в военно-стратегическом соревновании с наибольшей силой воздействовали на принятие решений в экономике. Отсутствие сливочного масла в Воронеже было для руководства страны малозначимой проблемой по сравнению с отсутствием советского аналога американского оружия какого-либо типа „Х“. Через имперскую военную мощь, направленную вовне и внутрь страны, происходила легитимизация власти. Военная гонка служила главным акселератором нововведений в советской экономике и, как мы увидим впоследствии, была одной из причин ее гибели. Новые технологии, необходимые для производства вооружений, должны были входить в хозяйственный обиход, даже если их применение противоречило логике экономической системы и разрушало сложившиеся формы планового управления»[379].