удерживая учеников на случай, если взрыв повторится. Школьное начальство так и не прознало, кто изготовил или применил бомбу, но ученики прекрасно все знали, и я купался в лучах славы и какого-то опасливого уважения – ведь я смог создать такое мощное оружие.

Конечно, многие подростки творят подобные опасные глупости, но я отдаю себе отчет в том, что создавал и использовал эти бомбы в очень мрачном расположении духа. Это было вызвано потребностью самоутвердиться, чувствовать себя кем-то, от кого исходит опасность, а не жертвой. Я был измучен чувством физической и интеллектуальной неполноценности, и бомба дала мне отличное чувство контроля. Угрожая использовать такое оружие и демонстрируя готовность использовать его, я мог бы дать миру понять, что со мной шутки плохи, что я не слабый, тупой, тощий коротышка, каким все меня представляли. Бомба сделала меня грозным, и при этом она также сделала меня видимым. С бомбой я больше не был безликим ничтожеством.

С годами, конечно, я забросил идею бомб. Я нашел другие способы самоутвердиться и контролировать других людей. Я разработал другие, менее опасные стратегии, но временами даже они казались мне не менее отчаянными, чем предыдущие; в такой же степени вызванными чувством неполноценности и неистовой потребностью контролировать каждый аспект своей жизни. В молодости я стал качаться, чтобы обрести физическую силу. В колледже я неустанно получал одну степень за другой, пока наконец не получил докторскую степень, свою претензию на интеллектуальную мощь. С помощью этих вещей я вырвался из ловушки своего детства, оставив бомбы и гипноз позади, как забытые игрушки.

Естественно, сейчас, под грузом жизни и преступлений моего сына, эти образы детства часто возвращаются ко мне. Но уже видятся не так невинно. Сейчас мои детские воспоминания заперты в той же мрачной камере, что и у Джеффа, погружены в тот же неизбывный ужас, омрачены теми же вопросами. Когда я мечтал об убийстве, делал бомбы и гипнотизировал юную девочку, дрожала ли моя рука у двери комнаты, в которую позже вошел мой сын? Когда я терялся в фокусах, в песнопениях и заклинаниях, было ли это чем-то большим, чем мальчишеское увлечение неизведанными вещами? Когда я подключил провод к дивану в своей гостиной, чтобы нанести сильный удар током любому, кто сядет на него, был ли это просто розыгрыш? Были ли все эти и многие другие вещи не более чем обычными детскими шалостями или некоторые из них на самом деле – ранние проявления чего-то опасного во мне, чего-то, что, возможно, в конце концов могло бы соединиться с моей сексуальностью и превратить меня в мужчину, которым стал мой сын?

Финальное место пребывания – тюрьма округа Колумбия, Портидж, штат Висконсин. Фото сделано во время визита в апреле 1993 года, остальные сокамерники за кадром

Глава одиннадцатая

Суд над Джеффом закончился в пятницу 14 февраля 1992 года. В своем заключительном слове Бойл еще раз попытался показать, что, хотя Джефф и совершал ужасные поступки, он совершал их в состоянии безумия. Бойл утверждал, что, хотя Джефф знал, что натворил, он не мог себя контролировать. Прокурор, конечно, опротестовал заявление защиты о невменяемости как уловку, с помощью которой Джефф мог избежать ответственности за свои деяния.

В субботу, 15 февраля, в начале пятого мы с Шари вернулись в зал суда, чтобы выслушать вердикт присяжных. Зачитывался пункт за пунктом, и вердикт оставался прежним. Джефф не страдал никакими психическими заболеваниями, и потому способен нести полную ответственность за свои преступления.

Раздались одобрительные возгласы со стороны семей жертв, а также других зрителей в зале суда. Мы с Шари сидели молча, стараясь сохранять невозмутимые выражения на наших лицах.

Несмотря на первоначальную напряженность, наши отношения с семьями жертв улучшились за предыдущие две недели судебного процесса. Однажды, во время перерыва в слушаниях, миссис Хьюз, мать Тони Хьюза, обратилась к нам, заверив нас, что не держит на нас зла, что не винит нас за то, что сделал Джефф. Мы с Шари обняли ее и выразили наше огромное сочувствие по поводу того, что случилось с ее сыном. В дополнение к миссис Хьюз преподобный Джин Чэмпион также обратился к нам, пытаясь преодолеть разрыв между нами и семьями жертв.

Но напряжение снова начало нарастать, когда судебный процесс близился к концу, и только усилилось, когда подошел день вынесения приговора.

Это был понедельник, 17 февраля 1992 года. Джефф прибыл, одетый в ярко-оранжевую тюремную одежду. Он занял свое место перед судьей и стал ждать заявлений потерпевших – процедура, которая позволяет жертвам преступлений обращаться непосредственно к судье до вынесения им приговора.

В течение следующих нескольких минут мы с Шари выслушивали рассказы людей о том, что мой сын творил с их близкими. Миссис Хьюз, мать Тони Хьюза, держалась с большим достоинством. Она рассказала о своем сыне, а затем изобразила жест, означающий «Я люблю тебя». Другие родственники жертв держались так же. Они говорили о своей потере, о том, как сильно они любили своих сыновей или братьев, которых мой сын отнял у них, как сильно по ним скучали. Многих переполняли эмоции – нормальные человеческие реакции, – но в то же время они строго держали себя в руках. Только Рита Изабель, сестра Эррола Линдси, вышла из себя. Выкрикивая непристойности, она вышла из-за трибуны и бросилась на Джеффа. Судебные приставы скрутили ее, и после этого судья прекратил дальнейшие заявления.

Затем заговорил Джефф, его голос был очень тихим.

– Мне очень жаль, – сказал он.

* * *

После вынесения решения Джеффа срочно доставили обратно в библиотеку, примыкающую к кабинету судьи. Нам разрешили повидаться с ним всего несколько минут. Он был глубоко шокирован, дрожал и чуть не плакал. Он явно ожидал заключения в психиатрической лечебнице и был потрясен перспективой оказаться в тюрьме.

У нас было десять минут, чтобы попрощаться с Джеффом. Впервые я увидел его страх отправиться в тюрьму, а не в психиатрическую лечебницу. Мы обняли его, сказали, что любим, и я помолился за всех нас. Затем в другой комнате мы дожидались, пока зал суда очистится, и мы сможем безопасно покинуть здание. Помощник шерифа вручил мне прозрачный пластиковый пакет, в котором лежала одежда Джеффа.

Мы вышли через лабиринт коридоров и лестниц, пока нас, наконец, не провели через кухню и не усадили в машину шерифа без опознавательных знаков, которая увезла нас подальше от безумства репортеров. Скорость, с которой все это закончилось, была ошеломляющей и, возможно, даже немного разочаровывающей. В одно мгновение все было