Как оказалось, отец Валентина был из испанских детей, вывезенных оттуда в тридцатые годы.

Вот откуда их яркая, почти знойная, южная красота! Женился отец очень поздно, да и то почти случайно: мать Валентина, совсем юная девушка, забеременела от красавца-испанца в самом начале их странного и стремительного романа. Что поделаешь — пришлось идти в ЗАГС. Жили неплохо — в небольшой квартирке, в крошечном городишке в тридцати километрах от Москвы. Мама окончила техникум и работала на камвольном комбинате старшим технологом. Отец — там же, каким-то рабочим, наладчиком по станкам. Вскоре родился Валентин — Валенсио, как называл его отец. И все эти годы он, дон Хуан — а по-нашему Иван Иванович, — мечтал отыскать на родине своих близких и очень тосковал по родной Испании.

Помог Красный Крест: родня была найдена, связь восстановлена, и Иван Иванович, он же Хуан, засобирался в родной городок Сабадель, где проживали его дальние родственники.

Жена его, мать маленького Валентина, поехать с ним не смогла — дома оставалась пожилая и очень больная мать. Решили: конечно, пусть едет! Какая огромная радость — наконец обрести семью и родных! А там — будет видно.

Разумеется, жена знала о планах мужа вернуться на родину — сколько раз обсуждали. Да и сама не возражала, понимая, что там — да наверняка! — жизнь будет лучше, сытнее, теплее и веселей. Но есть чувство долга, есть обязательства.

Иван Иванович уехал, и — как в том мультике: «он обещал вернуться».

А время шло… Муж писал, что вот скоро, что вот-вот, через пару месяцев, через полгода… Осталось совсем немного, и они наконец будут вместе — как раньше!..

Но совсем скоро все, наоборот, стало не очень понятно: Хуан написал, что нашел прекрасную и хорошо оплачиваемую работу — на фабрике, у своего троюродного брата. Денег можно собрать прилично — и на машину, и на новую квартиру. Словом, «я тут пока подработаю, а ты — подожди». И даже прислал какие-то тряпки — жене и ребенку. А время шло, и домой он не торопился. Мать Валентина стала нервничать, писать часто и резко, взывать к совести… И тогда… он пропал окончательно! Совсем пропал — ни одного письма! Стали искать номер телефона и спустя несколько месяцев нашли. Наконец дозвонились. Трубку взяла какая-то женщина с очень скрипучим и надсадным голосом. Говорила, разумеется, по-испански. Мать ничего не понимала, только кричала: дайте мне Ваню! Слышите, Ваню! Хуана, моего мужа!

Старуха бросила трубку. Мать снова пыталась звонить, и снова все бестолку — ее Ваню к телефону не подзывали.

А однажды вечером пришла почтальон и протянула матери заказное письмо.

Мать расписалась и тут же надорвала плотный, голубоватый конверт. Он был с цветной печатью, явно официальный. Ничего не понимая, мать бросилась к соседке, учительнице немецкого. Ну, та, как смогла, и перевела: милый Ваня просил развода. Точнее, просил его адвокат.

Мать развелась очень быстро — она была гордой. А после этого стала крепко хворать. То давление, то одно, то другое… Из молодой и здоровой женщины она превратилась в ходячую рухлядь. Ей советовали подать на алименты, найти его, потрясти хорошенько — словом, наказать предателя. Она отказалась. С деньгами стало совсем плохо, и двенадцатилетний Валька хватался за любую работу, лишь бы принести в дом копейку. Зимой таскал почту (его жалели и зарплату оформляли на взрослых). Летом собирал ягоды и грибы, обрывал сирень в палисадниках и шел продавать «на дорогу». Батрачил у стариков в огородах, пилил и рубил дрова, таскал воду, по осени копал картошку.

— Выживали как-то, — тихо вздохнул Валентин.

А потом умерла мама — ему было тогда шестнадцать. И фамилию он тут же сменил — взял мамину. Носить ту, испанскую, не хотелось. Слава богу, уже удалось избежать интерната. Он запер квартиру и уехал в Москву. Поступил в институт, дали койку в общаге. И снова подрабатывал, чтобы «не сдохнуть с голоду».

Там, в институте, он и познакомился с ней, с мамой Дианы.

— Красивая была очень… — грустно улыбнулся Валентин. — И еще… такая своя! Росла без отца, в маленьком городке, с матерью. Тоже не из «счастливых».

На том и сошлись. Хотя… девок за ним бегало много.

Я подумала: еще бы! Такой красаве́ц! И наверняка были москвички — с небедными родителями и своими квартирами. Но он выбрал любовь.

Аплодисменты!

С ней, с Ларисой, они поженились на последнем курсе. Семейную комнату им не давали: сами, мол, решайте свои проблемы. Снимать было дорого. И все же снимали. Крошечную комнатку на самой окраине, в Люблино. Питались картошкой и капустой. О сосисках и колбасе только мечтали.

А после диплома Лариса предложила уехать к ней, в ее городок, в Л.

Почему? Да там, по крайней мере, есть дом. Жилье. Мать не вредная, тихая — по причине возраста и нездоровья. Надоело и голодать, и штопать носки, и мечтать о билете в кино… Да и с работой в Москве было неважно, распределения отменили — устраивайтесь сами, не маленькие.

Жаль, конечно, было расставаться с Москвой — привыкли к столице. Хотя… Благ ее так и не получили, и светлой жизни они не увидели — на «светлую» жизнь банально не было денег.

Квартиры в своем городке Валентин лишился — была она служебная, от комбината. Вместо нее дали комнату в общаге — съездили они, посмотрели и — бросились наутек. Комната была ужасной! С дырами в полу, разбитыми окнами и следами мышиного дерьма по углам.

— Благодетели!.. — хмыкнул Валентин. — Не оставили сироту на улице, да?

Я кивнула с глубоким вздохом. Получить у нас что-то… Могут только отнять.

Да и времена были смутные, постперестроечные. Все запутались, поголовно.

— Ну и поехали в Л. Конечно, городок производил впечатление убогенькое…

Глубокая провинция, да. Но дом матери жены, его тещи, был совсем неплох: два этажа из белого силикатного кирпича, газ, свет, хороший участок с приличным огородом (теща была трудягой, несмотря на пристрастие к выпивке). Попивала она тихо, почти незаметно.

Дом строил еще отец жены, рано погибший от водки (а жалко! Такой мужик был, рукастый! Все умел, все! — горевала теща).

Ну и стали приживаться потихонечку. То да се, нашли работу: он — на заводе, она, жена, — там же, в отделе кадров. Зарплаты были копеечные, но их хотя бы платили! К тому же — тещин огород. Завели кур и двух поросят и зажили себе. Главное — не голодали.

В конце концов, не всем жить в столицах! Да и не столичные они жители — провинциалы.

А потом родилась Дина… Вот было счастье! Как он был благодарен жене!..

Все у него было теперь: семья, дом, жена, теща, работа… И самое главное — его девочка, дочка. Дина.

Как он был счастлив!..

Я тут же вспомнила свою свадьбу с Димкой, нашу первую комнату и всю нашу тогдашнюю жизнь. И знакомое, острое ощущение огромного, невозможного и неповторимого счастья!..