– И вдобавок это зряшная трата ценной пищи. Она говорит, это практически саботаж.

– Я согласна безоговорочно. Я как никто желаю избежать даже иллюзии культа личности. Как вы знаете, я выступаю за строгие правила потребления питательных веществ. Мы, предводительницы, должны подавать наглядный пример даже в таких вопросах, как добавки, особенно вареных яиц.

Тут я замолчала: у меня имелась видеозапись, на которой Тетка Элизабет в Трапезной прячет эти переносные продукты питания в рукава, но время делиться информацией не на-стало.

– Что касается даров, подобные проявления чувств со стороны других людей мне неподвластны. Я не могу помешать неизвестным лицам оставлять знаки любви и уважения, верности и признательности – фрукты, к примеру, или выпечку – у ног моего изваяния. Хотя они мною и не заслужены – это само собой.

– Мешать заранее – нет, – сказала Тетка Видала. – Но этих людей можно обнаружить и наказать.

– У нас нет формального запрета, – сказала я, – а значит, правила не нарушены.

– Тогда нам нужен запрет.

– Я непременно об этом подумаю, – сказала я. – И о подобающем наказании тоже. Такие вещи требуют такта.

Жалко будет расстаться с апельсинами, подумала я: апельсины появляются непредсказуемо – линии поставок ненадежны.

– Но вы, мне представляется, хотите еще что-то добавить?

Мы к тому времени уже добрались до кафетерия «Шлэфли» и разместились за одним из розовых столов.

– Горячего молока? – предложила я. – Я угощаю.

– Мне нельзя молока, – огрызнулась Тетка Видала. – От него слизь.

Я всякий раз предлагаю ей горячего молока за мой счет в доказательство собственной щедрости – молоко не входит в наши стандартные пайки, это необязательный продукт, и за него мы расплачиваемся талонами, которые распределяют между нами по рангу. Тетка Видала всякий раз досадливо отказывается.

– Ой, извините, – сказала я. – Забыла. Тогда, может, мятного чаю?

Когда перед нами поставили напитки, она перешла к основному делу.

– Вообще-то, – сказала она, – я лично видела, как Тетка Элизабет клала пищевые продукты к подножию вашей статуи. Говоря конкретнее, вареные яйца.

– Как занятно, – сказала я. – Это она зачем?

– Создать улики против вас, – ответила Тетка Видала. – Таково мое мнение.

– Улики?

Я-то думала, Элизабет просто поедает эти яйца. А у нее к ним более творческий подход – впору прямо-таки ею гордиться.

– Мне думается, она хочет на вас донести. Чтобы отвлечь внимание от себя и своей предательской деятельности. Не исключено, что она и есть изменница в наших рядах, в Ардуа-холле, и сотрудничает с террористами «Моего дня». Я давно подозреваю ее в ереси, – сказала Тетка Видала.

Как волнительно! Этого поворота я не предвидела: Видала стучит на Элизабет – и не кому-нибудь, а мне, невзирая на застарелое ко мне отвращение! Вот так диво дивное.

– Если и вправду так, эта весть огорошивает. Спасибо, что поделились. Вас ждет награда. И хотя доказательств пока нет, я сообщу о ваших подозрениях Командору Джадду – лучше принять меры заранее.

– Спасибо, – в свою очередь, сказала Тетка Видала. – Должна признаться, когда-то я сомневалась, что вы годитесь нам в предводительницы, на пост главы Ардуа-холла, но я молилась. Я сомневалась напрасно. Я прошу прощения.

– Ошибаются все, – великодушно молвила я. – Мы же люди.

– Пред Его Очами, – ответила она, склонив голову.

Друзей держи близко, а врагов еще ближе. За неимением друзей придется обойтись врагами.

Протокол свидетельских показаний 369Б

30

Я рассказывала, как Элайджа мне сообщил, что я не та, кем себя считала. Не люблю это вспоминать. Такое чувство, будто открылся сток и тебя засосало – и не только тебя, но и твой дом, и комнату, и прошлое: все, что ты о себе узнала за всю жизнь, даже твою внешность, – падение, и безвоздушность, и тьма, и все разом.

С минуту я просидела, совсем ничего не говоря. Воздуха не хватало. Внутри все выморожено.

Младеница Николь – круглая рожица, в глазах ни тени мысли. Всякий раз, глядя на эту знаменитую фотографию, я видела себя. Этот ребенок принес много бед многим людям, просто-напросто родившись на свет. Как я могу быть этим человеком? В голове у себя я все отрицала, я орала «нет». Но наружу ничего не просачивалось.

– Я так не хочу, – в конце концов пролепетала я.

– Никто не хочет, – мягко ответил Элайджа. – Мы бы все предпочли другую реальность.

– Лучше бы не было никакого Галаада, – сказала я.

– Мы над этим работаем, – сказала Ада. – Чтоб никакого Галаада. – Сказала она это, по обыкновению, деловито, словно «никакого Галаада» – это легче легкого, все равно что потекший кран починить. – Кофе будешь?

Я потрясла головой. Я еще не переварила новости. То есть я беженка, как напуганные женщины из «СанктОпеки», как другие беженцы, о которых вечно все спорят. Моя медкарта, мое единственное удостоверение личности, – липа. Я всю дорогу жила в Канаде нелегально. Меня в любой момент могли депортировать. Моя мать была Служанкой? А мой отец…

– И что, мой отец из этих? – спросила я. – Командор?

От одной мысли, что я отчасти состою из него – что в моем теле есть и он, – я содрогалась.

– По счастью, нет, – сказал Элайджа. – Во всяком случае, твоя мать утверждает, что нет, но она не хочет подставлять твоего настоящего отца и не говорит, кто он, – возможно, он еще в Галааде. Галаад предъявляет на тебя права через твоего официального отца. Резоны те же, по которым они всегда требовали твоего возвращения. Возвращения Младеницы Николь, – поправился он.

Галаад так и не оставил попыток меня найти, сказал мне Элайджа. Они так и не забросили поисков – они очень упорные. С их точки зрения, я принадлежу им, и они имеют полное право выследить меня и перетащить через границу – легально, нелегально, как угодно. Я несовершеннолетняя, и хотя этот конкретный Командор исчез из виду – скорее всего, в чистках, – я, по их законам, его собственность. У него остались в живых родственники, и если дойдет до суда, им вполне могут передать опеку. «Мой день» не в силах меня защитить, потому что в мире он считается террористической организацией. Работает подпольно.

– Мы за эти годы кое-где наследили, отвлекали внимание, – сказала Ада. – Были сообщения, что тебя видели в Монреале, в Виннипеге. Потом говорили, что ты в Калифорнии, потом в Мексике. Мы тебя перевозили.

– Мелани и Нил поэтому не хотели, чтоб я ходила на марш?

– В некотором роде, – сказала Ада.

– А я пошла. Это я виновата, – сказала я. – Да?

– То есть?