— Надо же…

— Я знаю, — подхватила Люси, — так здорово! Но мне ужасно тяжело держать это в тайне. С тобой все в порядке?

Элинор кивнула. Она ощутила, как по ее телу пробегает дрожь: казалось, будто организм проверяет, способен ли он работать дальше или нет.

— Эд хотел, чтобы я сама тебе рассказала, — продолжала Люси. — Он очень высокого мнения о тебе и твоей семьей. Ты ему как сестра.

— Эд хотел, чтобы ты рассказала мне…

— Ну, я уверена, что он хотел бы, чтобы я тебе рассказала. Ты же знаешь, как трудно ему выражать свои чувства — иногда он меня прямо-таки с ума этим сводит! Но самое главное, что мы… — она многозначительно умолкла.

Элинор, которой хватало сил только на то, чтобы заставлять себя дышать и пытаться не выдать своих переживаний, замерла в ожидании.

— В общем, — сказала Люси, — он мой.

Она отвела глаза, словно мысленно говорила с кем-то, находившимся далеко отсюда.

— Мы с ним, можно сказать, помолвлены. По крайней мере, вот что у меня есть.

Она запустила руку за ворот блузки и вытащила оттуда цепочку, крепко сжимая ее в кулаке, чтобы показать, что собирается поделиться чем-то тайным и сугубо личным.

— Надо же, — снова произнесла Элинор. Собственный голос доносился до нее словно издалека. — Я не знала даже, что вы знакомы, не говоря уже про…

— О да, — кивнула Люси, шагнув поближе к ней. — Да. Мой дядюшка Питер руководит подготовительными курсами в Плимуте. Эд там учился. Он тебе не рассказывал? А мы с Нэнси выросли в Плимуте. Постоянно крутились у дяди Питера. Питера Пратта. Он Эду как отец.

Элинор постепенно приходила в себя.

— Но Эд никогда не говорил, что…

— Само собой! Он же такой застенчивый. К тому же, мать у него настоящая ведьма, поэтому нам пришлось все хранить в секрете, буквально от всех. Но не так давно мы с ним встретились на вечеринке у общих друзей, и я сразу все поняла. В тот самый момент, как его увидела. Я знала, всегда знала! Мы словно и не разлучались. Бедняжка, в тот вечер он так напился! Прямо-таки вдрызг. Думаю, это от радости, что мы встретились снова. Я благодарю Бога, Элинор, что в тот вечер смогла присмотреть за ним — он был в ужасном состоянии.

Она сделала паузу и одарила Элинор шаловливой улыбкой.

— На следующий день мы с ним пошли по магазинам. — Она разжала кулак и показала Элинор цепочку. На ней было кольцо, гладкая серебряная полоса с небольшим зеленым камнем.

— Мы купили их, — сказала Люси, — для нас обоих. Он сначала не хотел покупать себе кольцо — знаешь, обычные мужские предрассудки, мол, это будет слишком по-девчачьи, но я его уговорила. А теперь он пишет мне СМС постоянно. Хочешь посмотреть? Целые сотни. Правда, я не смогу дать тебе их прочитать, но ты же не обидишься? Я сказала, что как только мне исполнится двадцать один — в ту же самую минуту! не могу дождаться! — мы всем-всем расскажем. Если честно, Элли — можно мне называть тебя Элли? — это станет для меня громадным облегчением. Я ненавижу секреты, просто ненавижу! Я жутко подавлена тем, что приходится все хранить в тайне, да еще беспокоюсь, что Нэнси нас выдаст: она такая болтушка и готова всю подноготную выложить первому встречному, а ведь ей одной про нас известно. Бог мой, как только мне вытерпеть!

Элинор посмотрела на нее и спросила с напускным равнодушием:

— Только зачем такая таинственность? Почему вам просто не пожениться?

Люси тяжко вздохнула, взяла первое оказавшееся под рукой чайное полотенце и поднесла его к глазам, словно промокая навернувшиеся вдруг слезы.

— Эд говорит, что сейчас не время. Он не может жениться, пока не определится в жизни. Не хочет обрекать меня на нищету.

— А ты не работаешь?

Люси задрала подбородок.

— Я терапевт.

— Что-что?

— Рефлексотерапевт. Делаю точечный массаж.

— А-а…

— К сожалению, моего заработка недостаточно, чтобы прожить на него вдвоем. При мысли об этом у меня просто сердце разрывается!

Элинор выпрямила спину.

— Не сомневаюсь.

— Я просто подумала, — снова заговорила Люси преувеличенно звонким голоском, — что если ты знакома с его матерью, то сможешь помочь мне ее переубедить. Видишь ли, мы оба так переживаем! Эдвард не показался тебе подавленным, когда приезжал повидаться с вами? Он ведь приехал прямо от меня. Нам так тяжело было с ним проститься! Просто кошмар! Нам необходимо что-то предпринять. Необходимо! Ты согласна?

Кухонная дверь распахнулась: на пороге стояла Маргарет с огромным блюдом из-под их фирменного яблочного пирога.

— Что тут происходит?

— Ничего, — ответила Элинор.

Люси заговорщицки улыбнулась ей в ответ и шагнула к Маргарет, чтобы освободить ее от громоздкой ноши.

— Твоя чудесная сестра, — сказала она, — помогает мне распутать кое-какой сложный узел в моей жизни. Только и всего.

Вытаращившись на нее, Маргарет выпустила из рук блюдо. Потом пожала плечами.

— Мне все равно, — буркнула она.

В эту ночь Элинор так и не смогла заснуть. Она слушала, как бьют часы на бартонской церкви, напоминая о безвозвратно уходящем времени; наконец, в пять утра, она вылезла из кровати, набросила старый отцовский кардиган, надела шерстяные носки и на цыпочках спустилась в кухню.

Там царила тишина, нарушаемая разве что мерным гудением холодильника, и было хоть и не особенно тепло, но все же теплее, чем в остальных комнатах. Элинор зажгла лампу над столом, потом включила чайник; достала кружку и коробку с чаем в пакетиках, а в холодильнике отыскала блюдо с остатками запеченной картошки — почему-то ей показалось, что именно картошка ее утешит и придаст сил.

Уже наступило воскресенье; остальные члены семьи должны были проснуться только через несколько часов. Элинор заварила себе чаю и устроилась с ним и холодной картошкой за кухонным столом, поставив ноги в шерстяных носках на перекладину стула и пониже натянув рукава кардигана, превратив их в подобие варежек. Рукава закрывали кисти рук, но не пальцы, на одном из которых было надето серебряное кольцо, подаренное ей Эдвардом в Норленде. Накануне, после разговора с Люси, она вытащила его из шкатулки с ключами и скрепками для бумаг и надела на палец.

Правда, не сразу. Поначалу Элинор чувствовала себя униженной и раздавленной. Стоило ей, наконец, оказаться в одиночестве у себя в комнате, она бросилась на кровать, уткнувшись лицом в подушку, и разрыдалась от обиды за то, что позволила Эдварду сделать из себя дуру, в то время как он оказался классическим обманщиком и подлецом, не заслуживающим доверия. Однако когда первый приступ отчаяния и жалости к себе прошел и к ней вернулась способность размышлять здраво, Элинор попыталась оценить ситуацию более спокойно и, пожалуй, сказала она сама себе, переворачиваясь на спину и устремляя взгляд в потолок, более справедливо. Нельзя забывать, что ему было всего шестнадцать, его выгнали из школы и с позором услали на курсы в Плимут, где он должен был подготовиться к экзаменам и постараться получить аттестат. Тут-то на сцене и появилась Люси — уже весьма хитрая, несмотря на свои четырнадцать лет, — которая очень, очень ему сочувствовала и которая со временем превратилась в целеустремленную шестнадцатилетнюю особу, отлично представляющую себе масштабы состояния, сколоченного его отцом. Скорее всего, у них был секс — надо постараться не думать об этом, — за которым последовало обещание верности и общего будущего, на котором Люси, как поняла Элинор, пару часов проведя в ее обществе, наверняка особенно настаивала.