Если первый – он все сделает, чтобы ее сломить.

Никлайс провел тревожную ночь в доме правителя на мысе Хайсан. Постель здесь была куда роскошнее, чем привычная ему на Орисиме, зато не давал покоя колотивший по черепице дождь. К тому же было невыносимо влажно – обычное дело для сейкинского лета.

Где-то перед рассветом он встал с отсыревших простыней и отодвинул ширму от окна. Дул теплый и густой, как гоголь-моголь, ветерок, зато можно было увидеть звезды. И поразмыслить.

Образованные люди не верят в призраков. Бредни, будто бы души мертвых живут в элементе под названием «эфир», – чистый вздор. Но в его ушах стоял шепот, в котором он, без сомнений, узнавал голос Яннарта, и этот голос говорил: то, что ты сделал с музыканткой, – преступление.

Призраки – это голоса, которые оставляют после себя умершие. Эхо слишком рано ушедших душ.

Яннарт солгал бы ради спасения девушки. С другой стороны, Яннарт умел лгать. Он чуть не всю жизнь играл роль. Тридцать лет лгал Трюд. И Оскарду.

И Алейдин, конечно.

Никлайс задрожал. Холодок разошелся у него из-под ложечки при воспоминании о ее взгляде над могилой. Она знала давно. Знала и молчала.

«Не ее вина, что мое сердце принадлежит тебе», – сказал ему однажды Яннарт, и сказал правду. Их, как многих отпрысков благородных семей, связали, не спросив. Помолвку скрепили в день, когда Яннарту исполнилось девятнадцать, – за год до встречи с Никлайсом.

У него не хватило духу присутствовать на венчании. Узел, стянувший их судьбы, терзал его. Появись он при дворе немного раньше, они могли бы стать супругами.

Никлайс фыркнул. Кто бы позволил маркизу Зидюру связать судьбу с нищим ничтожеством из Розентуна! Алейдин тоже была простого рода, зато в ее отданной супругу руке было полно драгоценностей. Никлайс же после окончания университета мог принести в семью одни долги.

Алейдин теперь уже почти шестьдесят. В ее каштановые волосы, должно быть, вплелось серебро, губы обрамлены морщинами. Оскарду не меньше сорока. Святой, как летят годы!

Ветер ничуть не остудил его. Сдавшись, Никлайс задвинул ширму и вернулся в постель.

Тепло липкой жижей обливало кожу. Он приказывал себе уснуть, но мысли не желали утихомириться.

К утру буря и не подумала улечься. Никлайс смотрел, как дождь заливает дворы. Слуги принесли ему бобовый творог, жареного гольца и ячменный чай.

К полудню слуга сообщил, что правитель удовлетворит его просьбу. Никлайс может посетить Сульярда в тюрьме и вытянуть из мальчишки все, что сумеет. Слуги нашли ему и новую трость из крепкого и легкого дерева. Никлайс выпросил у них немного воды: ее принесли в тыкве-горлянке.

В сумерках закрытый паланкин доставил его к тюрьме. Надежно скрытый внутри, Никлайс подглядывал сквозь шторки.

Он за семь лет и шагу не сделал по мысу Хайсан. До него доносились музыка и голоса, виднелись огоньки – как упавшие на землю звезды, – а ему так хотелось пройти по этим таинственным для него улицам. Его мир сжимали в кулаке высокие стены.

Свет фонарей открывал ему шумный город. На Орисиме кругом все напоминало о Ментендоне. Здесь же все говорило, как далеко он от дома. Ни одно западное поселение не пахло кедром и пропитавшими все благовониями. Ни в одном западном поселении не торговали чернилами каракатицы и светящимися поплавками для рыбалки.

И конечно, ни один западный город не платил дани драконам. Здесь повсюду были знаки их присутствия. На каждом углу торговали амулетами, суля удачу и благоволение владык моря и дождей. Чуть не на каждой улице красовалось святилище из принесенных морем бревен и бассейн с соленой водой.

Паланкин остановился перед зданием тюрьмы. Едва отперли дверцы, Никлайс вылез наружу и прихлопнул комара на щеке. Двое часовых поторопили его войти в ворота.

Первое, что его поразило, – запах мочи и дерьма, от которого заслезились глаза. Никлайс рукавом прикрыл рот и нос. Когда проходили площадку для казней, у него ослабели ноги. На кольях были выставлены полусгнившие головы с распухшими, как жирные личинки, языками.

Сульярда прятали под землей. Он лежал пластом в своей камере, прикрытый только тряпицей на бедрах. Часовые, раздобрившись, оставили Никлайсу светильник и вышли.

Их шаги заглохли в непроглядной темноте. Никлайс встал на колени и ухватился за прут деревянной решетки.

– Сульярд! – Он постучал тростью по полу. – Оживи.

Никакого ответа. Никлайс просунул трость сквозь решетку и основательно ткнул пленника. Тот шевельнулся.

– Трюд, – пробормотал он.

– Жаль тебя разочаровывать, но это Рооз.

Молчание.

– Доктор Рооз… – Сульярд развернулся. – Я думал – снится.

– Хорошо бы так.

Мальчишка был совсем плох. Лицо распухло, как хлеб в печи, на лбу чернели знаки: «Нарушитель границы». На спине и бедрах засохла кровь.

Сульярда не защищало покровительство заморского князя. В былые времена Никлайс был бы потрясен такой жестокостью, но страны Добродетели, выжимая из пленников правду, применяли и более изощренные средства.

– Сульярд, – попросил Никлайс, – скажи, что ты рассказал допросчикам.

– Одну правду. – Сульярд закашлялся. – Что я приплыл молить их государя о помощи.

– Не о том. О том, как добрался до Орисимы. – Никлайс прижался к решетке. – О второй женщине – первой, которую ты увидел, еще на берегу. Ты о ней говорил?

– Нет.

Никлайсу ужасно хотелось ухватить этого тупицу за глотку. Вместо этого он открыл тыкву-горлянку:

– Попей. – Он просунул сосуд между прутьями. – Та, первая, вместо того чтобы выдать, отвела тебя в квартал театров. Ее преступление привело тебя на Орисиму. Ты наверняка мог бы ее описать: лицо, одежду, что-нибудь. Помоги себе, Сульярд.

Выпачканная кровью рука протянулась к тыкве.

– У нее были длинные темные волосы и шрам на левой скуле. Как рыболовный крючок. – Сульярд стал пить. – По-моему… моего возраста или моложе. В блузе из черного шелка с вышитым голубым драконом.

– Скажи об этом на допросе, – настойчиво посоветовал Никлайс. – Спасай свою жизнь. Помоги им ее разыскать, и над тобой, может быть, смилуются.

– Я умолял их меня выслушать, – как в горячке, забормотал Сульярд. – Говорил, что я от ее величества, что я ее посланник, что мой корабль потерпел крушение. Никто не стал слушать.

– Даже будь ты настоящим посланником – а всякому видно, что это не так, – тебе бы не были здесь рады. – Никлайс оглянулся через плечо. Скоро за ним должны были вернуться часовые. – Теперь слушай внимательно, Сульярд. Правитель мыса Хайсан отсылает меня на время расследования этого дела в столицу. Давай я доставлю твое послание.

На глазах у юнца выступили слезы.