– Полагаю, лисы умеют плавать, хотя сам никогда ничего подобного не видел, – сказал Бродди и подался вперед. – Давай спросим у девушки. Она должна знать, способен ли годи ее отца на подобные штуки.

Рандвер пожал плечами и наставил рог с медом на Руну, показывая Бродди, что готов сделать, о чем его попросили.

– Ну, дочь Харальда, мог годи твоего отца превратиться в лиса и отгрызть собственную ногу, чтобы сбросить кандалы конунга?

Руна улыбнулась, впервые с того, как ей уже казалось, далекого дня, когда она смотрела, как воины ее отца и два брата умирают в проливе Кармсунд.

– Я удивлена, что он не превратился в выдру и не уплыл, когда начался прилив, – сказала она.

Дорога назад, на остров, где их ждали Улаф и остальные, казалось, заняла половину времени, ушедшего на дорогу к камню. И вовсе не потому, что годи помогал им, работая тощими ногами. Просто у Сигурда и Свейна будто открылось второе дыхание, когда их план так замечательно сработал.

«Хитрость иногда лучше меча», – как-то раз сказал отец Сигурду, и то, что им удалось вызволить годи, стало тому доказательством.

Но, когда они грелись около костра, стараясь просушить одежду, Асгот подтвердил, что конунг Горм ищет Сигурда.

– Он не успокоится, пока ты не будешь мертв, – сказал он, вынимая косточки из рыбы, которую приготовил на костре. – Конунг пришел в дикую ярость, когда узнал, что его люди упустили тебя в тот день в лесу.

– Мне помог Сорли, – сказал Сигурд, – а еще Асбьёрн и Финн.

Он вспомнил последние мгновения, когда его соратники, давая ему шанс спастись, побежали к конунгу Горму, и то, как воины Бифлинди сомкнулись вокруг своего правителя, точно кулак. Сорли и двое храбрецов отдали собственную жизнь, чтобы сохранить его.

Асгот подул на горячее белое мясо, которое держал в руках, и засунул его в рот.

– Поединщик Горма Молдоф уже не тот, кем был.

– Он жив?

Сигурд видел, как его отец отрубил громадному воину руку у самого локтя. Обычно от такой раны человек истекал кровью и умирал, если только не обжигал плоть вокруг нее, чтобы закрыть, но даже и в таком случае она могла его убить. Однако Молдоф был крепким, точно гранит, хотя и не мог служить своему конунгу, как прежде.

– Он жив, но пребывает в мрачности в дальнем углу зала Бифлинди, потому что не сумел одержать верх над твоим отцом и опозорил конунга.

– Нам следует вонзить нож ему в сердце при первой возможности, – заметил Улаф. – Однорукий воин, мечтающий оправдаться, гораздо опаснее того, у которого две руки, – в одной он держит рог с медом, а другой обнимает шлюху.

Его слова были встречены дружным хором одобрительных голосов.

Асгот посмотрел Сигурду в глаза.

– Для конунга оставить тебя в живых все равно что бросить без присмотра очаг в жаркий летний день. – Он мимолетно ухмыльнулся и облизнул пальцы. – Его люди ищут тебя по всему Кармёю, Сигурд Харальдарсон, и ярл Рандвер отправит своих псов на поиски твоих следов от Букна до Тюсвара. – Годи взглянул на Улафа. – С твоей стороны было глупо рассчитывать, что Худобрюх или ярл Лейкнир помогут вам спрятаться. Сейчас ярл Рандвер является волком, сидящим на цепи у Горма, и ни один ярл или облаченный властью человек на расстоянии двадцати дней пути отсюда не станет рисковать и вставать не на ту сторону. – Он взял чашу и осушил ее. – По крайней мере, не ради щенка ярла, тело которого стало обедом для червей.

Сигурд взглянул на Улафа, но тот молча смотрел в огонь – ему было нечего сказать на мрачные новости, которые им сообщил Асгот. Впрочем, и сам Сигурд понимал, что ситуация аховая. От когда-то наводившей страх армии его отца осталось восемь человек. Благосостояние жителей Скуденесхавна пошло ко дну с такой же неизбежностью и скоростью, как мельничный камень, сброшенный с причала. И это было печальной правдой. Его сестра находилась в плену у ярла Рандвера, а сам он стал дичью, на которую открыли охоту. Иными словами, ничего общего с той безоблачной судьбой, как ему казалось, сотканной для него норнами.

– Итак, у нас нет корабля, нет людей и безопасного места, где мы могли бы спрятаться, – мрачно подытожил Улаф. – И что же у нас есть?

– Ничего, кроме телеги невезения, – сказал Локер, вытащив вошь из бороды и швырнув ее в огонь.

– Верно то, что у нас нет людей, – проговорил Асгот, – и вряд ли нам удастся их собрать, потому что только дурак станет привязывать себя к мачте тонущего корабля. – Он посмотрел на Сигурда, потом на Улафа и снова на Сигурда, с обвиняющим видом наставив на него свою чашу. – Но сейчас даже тысяча копий будет нам бесполезна, потому что у нас нет того, что нужно больше всего. Сокровище, которым когда-то владел твой отец, но выпустил из рук.

– Серебро? – предположил Гендил.

Сигурд покачал головой.

– Благосклонность богов, – сказал он.

– Большинство считает, – кивнув, проговорил Асгот, – что их судьбы определены задолго до появления на свет. Что если в гобелене, сотканном норнами, они должны утонуть, это нельзя изменить. Или если ребенок не берет материнскую грудь, он умрет от голода еще прежде, чем научится ползать. – Он поджал губы. – И в большинстве случаев так и есть. Но на свет иногда появляются люди, к которым проявляют особый интерес асы и ваны. Эти счастливчики могут распутать нити своей судьбы, удачно или не очень… – Он поднял вверх палец. – Хотя очень часто боги перерезают какую-то из них или завязывают новые узлы, потому что им просто не по силам удержаться от соблазна.

Все одновременно посмотрели на Сигурда, и он почувствовал их взгляды, точно тяжелая бринья опустилась ему на плечи. В седой бороде годи появилась ухмылка.

– Возможно, ты именно такой человек, Сигурд. Или ты умрешь от голода, прежде чем научишься ползать.

– Только амбициозный дурак ищет внимания богов, – проворчал Улаф.

– Всеотец множество раз за прошедшие годы слышал пение твоего меча, дядя, – сказал Сигурд. – Он наверняка наблюдал, как ты и мой отец разили воинов и героев в красной войне. Про тебя нельзя сказать, что ты вел мирную жизнь крестьянина.

Улаф приподнял одну бровь.

– Это правда, но как только ты начинаешь играть в тафл с богами, ты должен быть готов, что они перевернут доску – просто чтобы пошутить, или если у них вдруг испортится настроение. – Он помахал в воздухе толстыми пальцами. – Они переменчивы, словно проклятый ветер.

Асгот кивнул.

– И все же боги любят эту игру, и нам придется в нее сыграть.

– Если тебе требуется какой-нибудь несчастный ублюдок в качестве жертвоприношения, не смотри на меня, старик, – заявил Улаф. – И думаю, ты заметил, что у нас больше нет рабов. – Он почесал бороду. – Кроме того, ты перерезал горло тому несчастному, когда мы отправились в сражение с ярлом Рандвером, но это нам не слишком помогло, насколько я помню.