Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, Стеша, доверие — оно доверие, а любовь — любовь.
— Господи, спьяну ты, что ли, все это несешь? Слушать стыдно. Как же мне любить-то тебя надо было?
— Любила бы, так сама бы знала.
* * *
Стефания глядела на Юльку и на этого ее нового мужа, присматривалась, прислушивалась, ждала случая поговорить с дочкой. С одной стороны, радостно, что дитя твое веселое, здоровое, щебечет, как птица на ветке, а с другой стороны, свою голову на чужую не пересадишь: легкая у Юльки голова, не думает о жизни серьезно. То одного любила, теперь другого… Уж если любовь, не беги за первого встречного замуж, а сиди и жди свою единственную любовь, не хватайся за каждого — любовь, любовь…
— Мама, а как Нина? Еще одного не родила?
Про Нину ей интересно! Нина уже троих родила и с четвертым не задержится. А ты, доченька, что ж свои лучшие годы упускаешь? Ответила, что думала, еле сдержала себя, чтобы слова грубого не сказать.
— У Нины семья как семья. Детей много. Мужем дорожит. В школе глупая была, троечница, а в жизни главную задачку на пятерку решила.
— Ой, мама! — Юлька прыснула. — Совсем не эта главная задачка. — Забежала со спины, обняла руками, как в кольцо взяла, и дрогнуло сердце у Стефании, будто трехлетняя Юлька вскарабкалась на табуретку и сзади, как бывало, повисла на спине: ручки беленькие, прохладные, с ямочками у локотков. Выросли ручки, а запах и ласковость все те же, младенческие.
— Давайте кормить вас буду, — сказала Стефания, освобождаясь от рук дочери. — С дороги ведь, голодные.
— Корми, корми! — заверещала Юлька и теми же руками, на глазах у матери, обняла мужа.
Стефания отвела глаза.
— Иди сюда, — позвала Юльку, — пойдем на кухню, поможешь.
На кухне учинила допрос:
— С этим-то хоть всю жизнь собралась жить?
— Всю. — В Юлькиных глазах светились искорки смеха.
— Любишь, что ли, его?
— Ага.
Стефания рассердилась:
— «Ага-ага», я тебя как мать, серьезно спрашиваю. Он-то как? Не разлюбит?
— Зачем?
— Затем, что другую полюбит. Ты ж разлюбила одного, а теперь и тебя тем же концом.
— Не разлюбит. Не дам я ему встретить другую.
Стефания подозрительно глянула на дочь.
— Легкая ты: и на язык, и на жизнь.
— Какая есть, — вдруг рассердилась Юлька, — а только так жить, как ты свою жизнь прожила, не хочу.
Стефания замолчала. Обида горьким комом подкатила к сердцу.
— Ты мою жизнь не трогай.
— Я не трогаю, — Юлька вытирала ладонями щеки, плакала беззвучно и оттого особенно горестно.
— Не буду больше ничего говорить, не плачь. — Стефания притянула к себе Юльку, поцеловала в лоб.
Обедали торжественно. Новый зять открыл шампанское, разлил по чашкам, поднялся и произнес тост:
— За вас, Стефания Андреевна. За ваш героический труд. — Он опустил глаза, закончил, смущаясь: — За то, что Юльку такую хорошую родили и вырастили.
Утром молодые засобирались на центральную усадьбу. Юлька надела свой школьный лыжный костюм. Стефания вынесла им лыжи на крыльцо. Стояла с непокрытой головой, глядела, как они прилаживают крепления.
— Когда вернетесь? — робко спросила она у Юльки.
— К вечеру.
Юлька впереди, новый зять Гена за ней; легко и ловко побежали они. Заблестела, заискрилась на солнце под их следом старая лыжня, и мелкий редкий снег, кружащий в порывах ветра, не сразу погасил ее алмазное сияние.
АЛЬКИНО СВИДАНИЕ
Альке девятнадцать лет. Она работает в секции головных уборов и второй год учится на подготовительных курсах. Мечтает поступить в педагогический институт. В промтоварном магазине об этом знают и дают Альке советы: «Выходи замуж, пока есть возможность. В педагогическом засохнешь и пропадешь».
А какая уж там возможность? Приличные молодые ребята покупают головные уборы серьезно, в разговоры не вдаются, а те, что значительно глядят на нее из-под новых козырьков, развязно спрашивая: «Девушка, я вам нравлюсь?» — Альке неинтересны. Первое время она ждала, что не сегодня-завтра в конце рабочего дня войдет высокий парень в свитере крупной вязки, примерит одну, вторую, третью кепку… Улыбнется застенчиво, собираясь уходить, тут-то она скажет: «Приходите в конце месяца». Он спросит: «Почему в конце месяца?» Алька объяснит, что в конце месяца, когда подгоняется план, бывают хорошие товары. До конца месяца — вечность, но парень все равно будет приходить каждый день. Пригласит в кино — она откажется: мол, занятия на подготовительных курсах. Его и это не остановит. Он узнает ее адрес и в воскресенье встретит у дома. Они пойдут пешком, пересекут город, выйдут к реке…
Но парень в свитере крупной вязки не приходил, и Алька перестала его ждать. После работы она поджидала Наташу из секции дамского трикотажа и вместе с ней шла домой. Альке с ней было интересно. У Наташи был жених. Родители жениха ненавидели Наташу, писали в горторг, что она «преследует их сына и намеревается сломать ему жизнь». Наташа каждый вечер ругала родителей жениха, а про него самого говорила:
— Он тоже, я тебе скажу, не сахар. Ревнивый, как Отелло, и без юмора.
Алька спрашивала:
— Но ты ведь замуж за него собралась?
Наташа грустнела и смотрела в сторону.
— А где лучше возьмешь? Они только в кино да в книжках хорошие.
От таких разговоров Альке становилось холодно. Наташу она считала красавицей. Когда она шла с ней, парни глядели на Наташу, и пожилые женщины тоже глядели. Алька, ловя эти взгляды, опускала голову и говорила себе: «С завтрашнего дня сажусь на диету, покупаю крупные бигуди и начинаю следить за собой». Дома она зажигала в коридоре свет и смотрелась в длинное зеркало, висевшее между дверями. В зеркале она видела девчонку в клетчатом пальто, с румяными щеками и дурацким помпоном на берете.
— Аленька?! — Это соседка Зинаида. Она всегда ласкова с Алькой, всегда радуется ее приходу. — Алечка, хочешь блинов? Напекла, а есть некому.
Алька снимает пальто, заглядывает в комнату — отец спит, ему в ночную смену, спрашивает Зинаиду:
— А мама где?
Зинаида осуждающе машет рукой:
— Где ей быть? Вызвали. Такой характер: телефон еще звонит, а она уже платок завязывает.
Мать работает операционной сестрой. Алька любит, когда маму вечером вызывают в больницу. Можно вдоволь наговориться с Зинаидой. Отец спит, а если и не спит, то все равно
