угрожала мне и моей девушке, проколола шины моего автомобиля, манипулировала мной, а теперь вот нарушила условия договора, рассказав вам о клубе.

– Я ее мать! – возмущается моя собеседница. – Я имею право знать!

– Расскажете это нашему адвокату.

– Я засужу вас! Вас закроют и посадят!

– Удачи, – вздыхаю я и просто кладу трубку.

– Какого хрена? – спрашивает тут же Каштанка, и я принимаюсь нервно растирать пальцами переносицу:

– Я не знаю, но все это нехорошо, очень нехорошо... Я должен сообщить Егору и нашему адвокату. Кажется, нас ждет судебный процесс.

– Раньше такое бывало?

– Да, но не в таких масштабах, – я качаю головой. – Мы судились с клиентами из-за всякой мелочи. Тут будет поднят вопрос о небезопасности нашего клуба. И мы можем быть раскрыты, вытащены на публику... Этого никак нельзя допустить.

– Как вы вообще фигурируете в документах? – хмыкает Яся.

– Ночной клуб, бар, секс-шоп, салон массажных и мануальных практик... что-то еще, наверное. Надо у Егора уточнять. Власти знают, чем мы занимаемся на самом деле, мы приносим огромные деньги, но если какая-нибудь сумасшедшая сука решит нас раскрыть – мы окажемся на грани.

Блять, и зачем я вообще связался с этой ненормальной девчонкой?!

Как так вышло, что она попала в клуб и в мою постель?!

Почему я не мог предугадать, понять, почувствовать?! По ней же видно: она ебнутая на всю голову!

А ведь я вроде бы тонкий психолог. Ха-ха. Так я всегда думал. Больше не думаю.

Теперь я задаю себе все эти откровенно тупые и бессмысленные вопросы по несколько раз в день, но ответа не нахожу, а мозг продолжает расплываться во все стороны, практически вытекая с густым паром из ушей, носа и рта. Хочется просто жить, просто наслаждаться последним теплым месяцем лета и просто заниматься любовью с Каштанкой, но все удовольствия отходят теперь на второй план.

Ника, Ника, Ника... В голове одна Ника. Ну, и еще ее мать, такая же бешеная и ненормальная, как дочь. Яблоко от яблони и все такое... Она перезванивает мне сразу после того, как я кладу трубку, откровенно притомившись слушать ее идиотские угрозы.

– Либо вы миритесь и предлагаете Веронике руку и сердце, либо мы подаем в суд на тебя и ваш клуб, – говорит она снова и таким твердым голосом, словно за ее плечами вся адвокатская коллегия Москвы и Московской области, блять. Я громко смеюсь и отвечаю:

– Подавайте! – но на самом деле все это нихрена не весело. Если будет судебный процесс – мы и вправду можем оказаться в полной жопе.

Но не говорить же ей об этом, правда?

Следующим вечером мы встречаемся в директорском кабинете клуба расширенным составом: мы с Яснорадой, Егор как глава всей организации, Настя – наш юрист и адвокат, Кира – администратор, Сергей – охранник, выдворявший Нику из клуба позапрошлой ночью, Лера – психолог, а еще Петр – тот самый мастер и друг, что посоветовал мне просто перекрыть девчонке кислород и больше не пускать ее на территорию клуба. Он когда-то тоже столкнулся с угрозами со стороны нижней и теперь может быть полезен. Хотя, если честно, мы и понятия не имеем, кто или что может оказаться полезным в нашей ситуации. Все мы чувствуем себя немного растерянно и даже не знаем, с чего начать разговор.

В итоге первой вступает Лера:

– Я связалась с лечащим врачом Вероники – он подтвердил и готов подтвердить еще раз в суде, если потребуется, серьезное сотрясение мозга, которое могло сказаться на психическом состоянии его пациентки. И это даже если не брать в расчет то, что она могла быть не в порядке еще до аварии. Еще я связалась с психологом, которого посоветовал ей Кир. Как выяснилось, она к нему ходила. Конструктивного диалога там не получилось, но Марина Викторовна пообещала мне описание их встречи и свое профессиональное заключение по ее итогам. Говорит, там очевидный невроз, депрессия, приступы агрессии, суицидальные наклонности.

– Охренеть, – выдыхает Егор, массируя виски. – Как вы, блять, вообще пустили ее в клуб?!

– Она не вызывала подозрений, – хмыкаю я. – Поначалу. Потом казалась нервной и ревнивой, конечно, но мы и раньше такое видели. Сам знаешь: нижние много чего себе придумывают.

– Лера, а ты общалась с ней после ее первого визита? – спрашивает Егор.

– Давно уже нет, – признается девушка.

– Это моя вина, – говорю я. – Ника бывала у меня на сессиях регулярно в последние пять месяцев. Каждую неделю один раз минимум или даже чаще. Лера несколько раз уточняла у меня, все ли в порядке. Я говорил, что не о чем беспокоиться. Я должен был понять, что Ника неадекватна и представляет угрозу и для себя, и для всех нас.

– Поздно уже винить себя, – вздыхает Егор. – Но это вам урок на будущее.

– Я связалась со следователем, который ведет ее дело, – говорит Настя, выводя из тупика наш диалог. – Он, конечно, не может знать, собиралась ли Ника совершить самоубийство, но точно описал мне последовательность событий: она приехала на место трезвая, там напилась, и только потом улетела под откос.

– И мы все еще ждем психиатрическую экспертизу, – добавляет Лера. – Она появится через три дня и наверняка что-то прояснит.

– Хорошо, – Егор кивает.

– А сейчас хотелось бы получить информацию о ней от людей, с которыми она общается, – продолжает Лера. – Где она учится или работает, например...

– Официанткой в кафе, – говорю я.

– Туда надо сходить и поговорить с ее коллегами.

– Окей, – киваю. – Я схожу.

– И я с тобой.

– Еще хотелось бы поговорить с ее матерью, – поджимает губы Настя, а Егор в ответ не выдерживает и просто хрюкает от смеха:

– Я знаю, что она вам скажет! Что Кира и Веронику надо поженить, и все будет заебись! Никакого суда, никаких проблем, мир и любовь!

– Очень смешно, – я закатываю глаза и толкаю Егора в бок.

– Похоже, что мать тоже нездорова, – вздыхает Лера.

– Но я все равно свяжусь с ней, – настаивает Настя.

– Только осторожней, – прошу я.

– Конечно.

– У меня есть еще один вопрос, – Егор переводит взгляд на Яснораду: – Можем ли мы быть уверены,