в дневник пространные отрывки на немецком языке из этой поэмы[218]. Общее количество упоминаний Фауста в дневниках, цитат из различных произведений о нем – более трехсот. Гете упоминается более 130 раз (только Пушкин чаще). В январе 1910 г. Вавилов сам пытался переводить «Фауста». 18 декабря 1910 г. он записал, потрясенный услышанной Девятой симфонией Бетховена: «…истинно рад, рад так же, как был рад, прочитав „Фауста“. Такой музыки я еще никогда не слышал». Пространные (некоторые – в тысячу и более слов) литературоведческие рассуждения о «Фаусте» сделаны в дневнике 12 января 1911 г., 8 октября 1914 г., 24 января 1915 г., 22 марта 1915 г. (короткие – намного чаще). 5 октября 1914 г. Вавилов записал в армейском дневнике: «…с посылками мне прислали Goethe, дешевого, Reclam’ского[219] – но как я доволен. Faust у меня в кармане, всякую минуту могу на все плюнуть, вынуть и начать божественные строки. Да черт с ними, тевтонами, славянами, аэропланами и осадными орудиями, если тут есть Faust, тончайшая квинтэссенция всего этого, α и ω времен прошлых и будущих». 23 января 1915 г. Вавилов отнес «Фауста» к переплетчику, «отдал переплести в кожаный переплет, вплетая белые листы»[220]. Само увлечение Фаустом – «которого необходимо „пить по капле“» (1 ноября 1914) – тема многих дневниковых записей. «Фауста я читаю, но уже теперь собираюсь опять перечитывать, до того в нем много загадок, вопросов и поэзии» (19 января 1915). 14 марта 1915 г. Вавилов делает запись, озаглавленную «„Плод пиитического рвенья“ – посвящение к комментариям (предполагаемым) к Фаусту»[221]:

Давно, давно прочел я в первый раз

Великой книги вещие страницы,

То был сухой, небрежный пересказ

С поблекшими гравюрами Зейдлица

Где дух творения почти угас

Меня смущал строй непонятных слов

И лабиринт несвязных приключений

Не понял я таинственных основ

Не прозревал тебя безмерный гений

И был хулить великое готов

Но годы шли упрямой чередой

Я многое забыл и много бросил

Лишь Фауст ты был верный спутник мой

И без тебя, я как ладья без весел

Весь мир грозит нежданною бедой

Заветный том везде теперь со мной

Как Библии священные скрижали

Люблю его читать порой ночной

Когда все стоны жизни замолчали

И наступает царственный покой

Но странных чар постигнуть я не мог

Меня к поэме чудной приковавших

Твой Фауст Гете – хилый полубог

На жизнь познанье дерзко поменявший

Был не понятен, чужд мне и далек

Преданье полюбил я с давних пор

О Фаусте ученом, в мрачной келье

Вступающем с чертями в разговор,

На Мефистофеле, то адское ущелье

То звездный прорезающем простор

Мой Фауст был суровый, дивный маг

Средь фолиантов и тиши лабораторной

Изведавший вселенной свет и мрак,

Науки путь оставивший просторный

И сделавший в неведомое шаг

Мой Фауст был познанья раб и жрец

А дьявол лишь орудие познанья

Ужасен Фауста трагический конец

Но он небес получит оправданье

И мученика солнечный венец

Мечтатель твой – тоскующий поэт

Скучающий и ждущий наслаждений

Освободив его от уз прожитых лет

Его ты бросил в хаос приключений

И для него угас науки вечный свет

Но я твою поэму полюбил,

Задумчивость ее, дыханье тайны

И буйную игру стихийных сил

Где неизбежно все и все случайно

В мгновеньи вечность ты отобразил

Я полюбил гармонию стихов

И мудрости алмазные кристаллы

И Фауста вновь перечитывать готов

Всю жизнь мою, как Библию сначала

Как откровение он вечно нов

Гремит над миром бурная гроза

Но буйным смерчем в бурю завлеченный

К тебе, как прежде, устремив глаза

В тоске стою коленопреклоненный

И падает печальная слеза

Германии седая старина

Угрюмый Нюренберг и вечный Гете

Ученых чудаков наивная страна

Я не забыл вас. Вновь вернется лето

И успокоится свирепая война

1 июля 1915 г.: «На столе у меня по-прежнему „Faust“ – мой „вечный спутник“». Подводя итоги года, 31 декабря 1915 г. Вавилов пишет: «Основная книга за весь год – Фауст, ей начинал, ей и кончаю. И это predestinée[222] – Фауст зеркало моей души, и читая его, понимаю себя».

15 июля 1913 г. Вавилов, в очередной раз собираясь «забыть или свести до минимума всякую поэзию и искусство», тут же признает, как это будет трудно сделать: «Я себе даже не представляю, чтобы я не купил, если бы видел, 1-е издание Фауста». В итоге в домашней библиотеке Вавилова к концу жизни скопилось больше 40 томов разных изданий «Фауста» и книг о нем ([Келер, 1975], с. 187).

Полтора десятка раз Вавилов цитирует в дневниках по разным поводам знаменитую фразу из «Фауста» «Verweile doch, du bist so schön» («Остановись, мгновенье, ты прекрасно»). Уже упоминавшаяся фраза «Ах, две души живут в груди моей» («Zwei Seele wohnen, ach! in meiner Brust») многократно употребляется Вавиловым в ранних дневниках в связи с внутренними метаниями – выбором между «гуманитарным» и «естественно-научным» мировоззрением. Четырежды Вавилов цитирует в дневнике «великие, загадочные слова Мефистофеля» (4 августа 1910): «Ihr durchstudiert die gross und kleine Welt, // Um es am Ende gehen zu lassen, // Wie’s Gott gefällt»[223]. Эти же строки Вавилов приводит и в своей первой философской статье (1933).

После искусствоведческих статей – научно-популярные книжки, статьи в энциклопедиях, затем статьи по истории науки и по философии. С точки зрения чистой, рафинированной лабораторной науки от перевода антикварной, экзотической в квантовую эпоху «Оптики» Ньютона (1927) до статьи «Диалектика световых явлений» в журнале «Под знаменем марксизма» [Вавилов, 1934а] дистанция примерно такая же, как – дальше – от этой философской статьи до приветствия папанинцам «Рыцари большевистской науки» в «Таганрогской правде» (1938).

Призрак коммунизма

В любом случае, какой бы ни была истинная причина публицистической активности Вавилова – сокровенный «гуманитарный зуд» или статус «профессора-ударника» (скорее всего, и то и другое) – ничего противного своим убеждениям он в газетных статьях не писал.

В 1930-х гг. он вполне искренне и доверчиво одобрял самый передовой коммунистический режим. Более того, даже