Но новая поездка в солнечную Африку вернула ему видимость здоровья и оптимизма, а также дала возможность встретиться с одной молодой красивой арабкой, которую он потом сделал героиней своей сказки. Он дал ей имя Аллума и описал ее такими восторженными словами: «Ее глаза, в которых горел огонек желания соблазнить, потребность победить мужчину, делая ее взгляд возбуждающим, словно у кошки, – порочный взгляд женщин, звали меня, приковывали к ней…»

Вернувшись во Францию и уехав в свой дом в Этрета, он получил известие, что некая Жозефина Лицельман недавно родила девочку. А какое дело было до этого рождения автору «Милого друга»? Просто он был отцом новорожденной. Более того, два предыдущих ребенка Жозефины были рождены тоже от него. Естественно, Мопассан не признал официально этих детей. Он познакомился с этой молодой женщиной во время лечения в Шательгионе, где она ежедневно подавала воду больным. Мопассан регулярно выплачивал их матери ренту и время от времени навещал их. Естественно, все это делалось тайно, поскольку положение Мопассана в качестве отца семейства разрушило бы его репутацию эгоиста-одиночки! И к тому же разве он в своей новелле «Бесполезная красота» не предал анафеме размножение рода людского с осуждением и гневом: «Что может быть более недостойным и отвратительным, чем этот гнусный и смешной процесс размножения существ, против которого все нежные души выступали и будут вечно выступать?»

Жизель д’Эсток, бывшей не только его любовницей, но и доверенным лицом, Мопассан прямо заявил: «Решительно, я считаю очень однообразными органы для получения удовольствия, эти грязные дыры, чье истинное предназначение состоит в наполнении полостей удовлетворением и в раздражении носовых полостей. Мысль о том, что мне надо раздеваться, чтобы совершать эти смешные движения, приводит меня в уныние и заставляет заранее зевать от скуки… Можно подумать, что Создатель решил запретить мужчине сделать благородной, приукрасить и идеализировать его встречу с женщиной…»

Парадоксальная точка зрения, если учесть, что в своих многочисленных заявлениях он сам же утверждал, что роль женщины сводится только к тому, чтобы доставлять наслаждение мужчине. Возникает другое предположение: а не была ли эта ругательная, часто оскорбительная позиция к отношениям между мужчинами и женщинами, это открыто высказываемое пренебрежение к «самкам» всего лишь фасадом, за которым скрывался мужчина, мечтавший о чистоте, об идеале? Мужчина, уверенный в том, что ни одна женщина не сможет соответствовать его идеалу, принял циничную позицию, чтобы никто и никогда не смог узнать его тайну. Это предположение можно подтвердить признаниями, которые он время от времени делал некоторым друзьям. Например, он написал: «Я родом из семьи мертвецов. Но я об этом не говорю, никому это не показываю, надеюсь, что очень умело это скрываю. Меня, несомненно, считают одним из самых безразличных людей во всем мире. Я – скептик, а это не одно и то же, скептик, потому что у меня чистые глаза. И мои глаза говорят моему сердцу: “Спрячься, старик, ты смешно выглядишь”, – и оно прячется».

А здоровье его ухудшалось. К физическим страданиям добавилось умственное расстройство, которое понемногу начало лишать его умственных способностей. Ему стало трудно отличать реальность от галлюцинаций, охвативших его мозг. Периоды возбуждения сменялись периодами безучастности ко всему, и это приводило в отчаяние его близких. В надежде найти какой-то внутренний мир, он поехал в Канны и стал плавать на своей яхте «Милый друг II»[89] вдоль Лазурного побережья. Любовь к водной стихии не покинула его, но силы ушли. Бо́льшую часть времени он проводил в саду купленной им виллы le Chalet de l’Ise`re, где за его покоем следил верный слуга Франсуа Тассар[90]. От него мы с удивлением узнали, что, несмотря на такое состояние здоровья, сексуальный аппетит Мопассана ничуть не уменьшился и дамы продолжали его посещать. Например, был визит некой загадочной «женщины в сером», вызвавший у Мопассана огромное сладострастное желание. Это желание она, кстати, разделяла и приходила к своему любовнику, где бы он ни находился: в Париже, в Каннах, на курортах. Между ними начинались эротические безумства, вредившие умственному равновесию писателя. В своих воспоминаниях Франсуа Тассар нарисовал красочный портрет этой соблазнительницы: «Хотя она и была чрезмерно надушена, но не имела ничего общего с профессионалками, – написал он. – Она также и не принадлежала к избранному высшему обществу, которое посещал хозяин. Она принадлежала к очень богатой буржуазной семье, была ослепительно красива и с особым шиком постоянно носила костюмы серовато-жемчужного или пепельно-серого цвета… Шляпки ее были простыми и всегда сочетались с цветом платьев, а на руке был небольшой браслет…»

Кем же была эта «дама в сером», чья личность достоверно так и не установлена? Кое-кто из окружения писателя считал, что это была Мария Кам, в то время как другие полагали, что ее звали Жизель д’Эсток, что именно эта уже упомянутая выше женщина своей развратностью приводила в возбуждение и удовлетворяла чувственность Мопассана. «Воспоминание о твоем теле страшно волнует мою плотскую память», – написал он ей.

Одному из своих друзей он так сказал об этой опасной нимфоманке: «Мне нравится в ней все. Ее духи пьянят, а когда они испаряются, запах ее тела еще сильнее возбуждает меня. Красота ее форм, поразительная соблазнительность возбуждают меня до безумия»[91].

Была ли той «дамой в сером» Мария Кам или Жизель д’Эсток, но ясно одно – ее эротические запросы способствовали распаду личности несчастного Ги. Увы, говоря о последних моментах его жизни, приходится употреблять именно слово «распад». Ничто, никакое лекарство, никакое лечение не смогли остановить этот фатальный процесс. В январе 1892 года Мопассан был помещен в клинику доктора Бланша. Там он и умер 6 июля 1893 года в возрасте сорока трех лет. В течение восемнадцати месяцев его разум пришел в полный упадок. От гордящегося своими мускулами атлета, веселого лодочника с берегов Сены, соблазнителя и победителя тысячи женщин, писателя с мощным стилем, жестоким юмором и богатым воображением остался лишь несчастный заика, не помнивший даже самого себя.

Но, к счастью, осталось его творчество, огромное, красочное, мощное наследие, достойное его учителя Флобера. Оно обеспечило Мопассану место в Пантеоне художественной литературы и увековечило его имя в памяти миллионов и миллионов читателей.

Людовик XV своей известностью больше обязан любовным подвигам, нежели результатам своего правления, которые достойны скорее осуждения в народной памяти. Унаследовав трон от прадеда, Людовик XV получил прозвище «Горячо любимый», но очень быстро утратил его и оставил бы после себя лишь плохие воспоминания, если бы французы, столь чувствительные к сердечным и альковным историям, не проследили за перипетиями его любовных похождений.