Менялся режим работы и для разведывательных сетей во Франции, Бельгии. Французское правительство в Виши по-прежнему безоговорочно слушалось германских хозяев. С началом войны сразу выслало советских дипломатов, и для организации Треппера канал связи через «легальную» резидентуру тоже оборвался. Но его агенты к переходу на радиосвязь были уже подготовлены. А поскольку они до сих пор пользовались другими способами передачи информации, то несколько передатчиков «проявились» в эфире совершенно неожиданно для немцев.

Впрочем, германская радиослужба действовала весьма квалифицированно. Уже 26 июня главная станция перехвата вермахта, расположенная недалеко от Кенигсберга, засекла мощный передатчик в районе Москвы. Его совершенно правильно инентифицировали как станцию советского разведцентра. Принялись искать в эфире, с кем же она «ведет разговоры». А вскоре обнаружили ответные «голоса». И со временем их число умножалось.

Советское руководство старалось побыстрее восстановить связь со столь ценными источниками, как группа Шульце-Бойзена. Для этого было решено опять допустить нарушение конспирации. Задействовать Сукулова-«Кента», которому уже довелось выполнять аналогичное поручение в Швейцарии. Центр направил ему приказ съездить из Бельгии в Берлин, передать германским коллегам шифры и научить их искусству кодирования. В радиограмме ему сообщили три домашних адреса берлинских агентов. Сукулов задание успешно выполнил. Ведь он был директором фирмы по продаже стройматериалов, связанной с организацией Тодта. Поэтому сумел организовать для себя командировку в германскую столицу, разыскал немецких товарищей. Но и для них, как прежде для агентов Радо, он передал свои шифры. Те, которыми пользовалась сеть Треппера, — других у «Кента» не было. Тем не менее группа Шульце-Бойзена смогла выйти в эфир.

Германское начальство, получая доклады о заговоривших передатчиках, сперва не придавало этому значения. Войну считали выигранной. На всех направлениях на немцев сыпались победы, они углублялись в советскую территорию, Красная армия казалась совершенно разгромленной. Стоило ли опасаться русской разведки? Если даже она сообщит важные сведения, советское командование все равно не сможет этим воспользоваться. Действительно, многим казалось, что Советский Союз уже рушится. В тылах понимали восстания литовские, украинские, кавказские националисты. Фронт состоял из сплошных «дыр», германские танковые группы раз за разом прорывали его. Ошеломленные и растерянные советские солдаты массами сдавались в плен или просто дезертировали, разбегались кто куда. А многие люди не забыли ужасов гражданской войны, «красного террора», раскулачиваний. Добровольно перебегали к немцам, встречали их колокольным звоном и хлебом-солью, как избавителей.

Но это оборачивалось страшным заблуждением. Шли вовсе не избавители. Пленных набралось слишком много, и их нередко расстреливали на месте, чтобы не возиться. Или сгоняли в импровизированные лагеря — выгораживали колючей проволокой участки голого поля под открытым небом, и пленные вымирали там от голода и болезней. Никаких антисоветских правительств, даже марионеточных, Гитлер создавать не позволил — ни литовских, ни латышских, ни украинских, ни тем более русских. Борман писал Розенбергу: «Славяне призваны работать на нас. Когда мы перестанем в них нуждаться, они могут преспокойно умирать».

Утверждение германской администрации сразу сопровождалось взятием заложников, их расстреливали сотнями по любому поводу — за чей-то выстрел из развалин, оборванный телефонный провод. Белорусские деревни заполыхали, когда еще не было никакого партизанского движения, для отстрастки. Айнзатцгруппы чистили «коммунистических активистов». Это понятие было расплывчатым, и для количества хватали на расстрелы депутатов захудалых сельсоветов вместе с семьями, бригадиров, отличившихся при советской власти передовиков производства. Хватали и случайных людей по доносам «доброжелателей».

Гитлер такие меры не только поощрял, но и возводил в ранг оккупационной политики. 22 июля он предписал «распространение оккупационными войсками такого террора, какой потребуется для искоренения любых попыток сопротивления среди гражданского населения». А Кейтель по его указаниям 27 июля подписал директиву, согласно которой поддержание порядка в захваченных советских областях возлагалось на Гиммлера. Ему предоставлялось право применять любые методы и использовать «не законные процедуры судопроизводства», а «меры террора как единственно эффективные».

В это же время добавилось целенаправленное истребление евреев и цыган. Изначально евреев, как и в Польше, предусматривалось собирать в городах и изолировать в гетто. Работы там не было, люди голодали, смертность была очень высокой. Но литовские, латвийские фашисты, украинские мельниковцы и бандеровцы показали другой пример, устраивали погромы и резню. А нацистские лидеры пьянели от роли «сверхлюдей», начинали верить, что для них нет ничего невозможного — и недозволенного. Задумывались: стоит ли тратить силы и время на гетто, депортации и прочие подобные операции? В июле в германских документах впервые появился термин «окончательного решения еврейского вопроса».

Айнзатцгруппы уже показали высокую «эффективность» кровавой работы, и акции были возложены на них — пускай попутно со славянами «сокращают» евреев. А Гейдрих, руководивший айнзатцгруппами, был назначен «уполномоченным по окончательному решению». Конечно, четырем тысячам эсэсовцев было проблематично умертвить сотни тысяч людей. Но они стали организующими штабами. Привлекали непосредственных исполнителей из местных полицаев. Гейдрих воспринял новый пост со всей ответственностью. Лично разрабатывал инструкции для массовых экзекуций. Детально расписывал, что перед расстрелами надо отбирать у жертв все ценности, раздевать их донага. Конфискованное имущество, одежда, обувь, подлежали сдаче в хозяйственное управление СС.

Вес Гейдриха в нацистской иерархии вообще возрастал. После того как службы РСХА разгромили партийную канцелярию, расчистив место для Бормана, он тоже оказывал покровительство Гейдриху, помогал его продвижению. Гитлер давно уже был недоволен протектором Богемии и Моравии Нейратом — по мнению фюрера, он проводил слишком либеральную линию. Позволял чехам жить, будто в своем свободном государстве, числить себя наравне с немцами. Борман подсказал, что к Нейрату надо назначить энергичного заместителя, Гейдриха.

В сентябре 1941 г. Гитлер вызвал Нейрата, крепко пропесочил за «недостаток твердости» и сообщил, что дает ему вице-протектора. Тот возражал, подал в отставку. В Прагу вместо него поехал Гейдрих. Формально его оставили в ранге вице-протектора, но реально он получил в Чехии полную власть. Внешне он начал правление мягко, обратился к чешской общественности, призвал к сотрудничеству — и общественность не возражала, изъявляла полную готовность плодотворно помогать властям.

Но одновременно Гейдрих стал закручивать гайки. 14 октября он доложил Гиммлеру, что намерен поочередно перебрасывать в Чехию батальоны СС, «чтобы производить здесь расстрелы и контролировать казни через повешение». Сообщал, что пока, за две недели, им расстреляно 153 человека и повешено 38. Выяснилось, что чехи и впрямь разболтались, слишком вольно оценивали свое положение. На казни пражские студенты ответили демонстрацией протеста. Однако новый вице-протектор церемониться не стал. Арестовал всех участников, 1200 человек, 9 активистов повесил, а остальных скопом отправил к концлагерь Заксенхаузен. Это подействовало, Чехия присмирела, и больше никто не своевольничал.