— Надеяться, что станет союзником? — недоумённо спросила Илона. — Но как он может быть вам противником, если любит так, что приехал сюда под настоящим именем, практически без охраны, хотя находится во враждебной рейху, если говорить правду, стране. Он любит вас, но при этом служит вашим врагам? Я это плохо представляю. Как можно разделить всё это? Можно умолчать о чем-то, я понимаю. Но что-то сделать, что нанесет вред вам?

— Всё это очень сложно, — призналась Маренн, — и потому я никогда не отважилась бы давить на Отто, используя его личное к себе отношение. Я никогда так не поступала. Надеюсь обойтись и на этот раз. Во всяком случае, надеюсь на то, что он и сам всё понимает. Вы же должны сохранять спокойствие, что бы ни случилось. Помните, что на нашей стороне тоже есть сила, и сила эта немалая — рейхсфюрер СС. Я уже говорила вам вчера, что нахожусь здесь как полномочный представитель рейхсфюрера, чтобы исполнить его волю и принести рейху пользу так, как понимает это рейхсфюрер, а не кто-то из его заместителей. И я от своего не отступлюсь. Будет мне препятствовать в этом Отто Скорцени или не будет? — спросила она саму себя. — Надеюсь, что не будет.

— Я могу сказать свёкру, когда он приедет, что Отто Скорцени был здесь, в Гёдёллё? — осторожно спросила Илона.

Маренн пожала плечами.

— Это не мне решать. Сделайте так, как считаете нужным. Раз он сам представился вам, значит, ему нечего скрывать. Дальше поступайте так, как полагаете правильным, графиня. Во всяком случае, Отто Скорцени не просил меня передать вам что-то на этот счет. Или о чем-то предупреждать.

* * *

Когда Маренн вернулась в спальню императрицы Зизи, Скорцени разговаривал по телефону:

— Да, мы расположились в указанном квадрате, лагерь готов, обеспечение полное.

Получалось, с утра звонили именно Отто, причём по какому-то вопросу, обсуждение которого не следовало вести при посторонних. Маренн сделала такой вывод потому, что Скорцени встретил её появление не так, как мужчина встречает женщину, одетую в пеньюар. Отто посмотрел на неё, как смотрят на помеху.

Ни слова не говоря, Маренн отправилась в ванную, а когда наконец вышла, телефонный разговор продолжался, но уже вряд ли содержал в себе что-то сверхсекретное, потому что поведение Скорцени изменилось.

Маренн скинула пеньюар и, оставшись только в рубашке, начала собирать предметы своего гардероба, вчера оказавшиеся брошенными где придётся — на кресле, на столике возле кресла, на спинке кровати.

— Русские белоэмигранты? — недоумённо спрашивал Отто, теперь больше обращая внимание на Маренн, чем на своего собеседника на другом конце провода. — Можно ли привлечь их для участия в операции? Здесь в Венгрии?

Когда женщина прошла мимо него, он, вдруг взяв её за руку, притянул к себе и прошептал на ухо:

— Собралась одеваться? Не надо.

— А как я тогда отправлюсь на работу? — возразила она так же шепотом.

— Не беда, если опоздаешь немного, — сказал Отто, и Маренн почувствовала ласку его пальцев.

— Да, Эрнст, — громко проговорил Скорцени в трубку. — Я всё понял.

Маренн вздрогнула. Отто разговаривал ни много ни мало с самим Кальтенбруннером.

— Точнее, конечно, не совсем понял, — продолжил Отто. — С белоэмигрантами мне неясно. Мне нужны подготовленные люди, ты же знаешь. Поэтому привлекать белоэмигрантов для этого дела вряд ли целесообразно. Даже в качестве прикрытия.

Целуя Маренн в губы, Скорцени отвёл руку с телефонной трубкой подальше, а затем снова приложил к уху:

— Что? Я не расслышал. Повтори. Спрашиваешь, кто это со мной в комнате? Здесь дама, как ты догадываешься. Что? Нет, не невестка адмирала Хорти, хотя было бы неплохо, — Отто насмешливо взглянул на Маренн, которая возмущённо приподняла брови. — Хватит, Эрнст. Она уже сердится из-за твоих шуток. Да, именно докторша, она самая. Я же говорил, что из-за неё я и оказался в Гёдёллё, — объяснял Отто с усмешкой. — Хватит нести бред. Все здешние терпеть её не могут. Да, я сам видел. Все перекошены от злости, начиная с невестки адмирала и заканчивая последним лакеем, потому что выгнать не могут. А ей плевать, что они думают. Ну, захотела во дворце пожить. Мне, кстати, тоже понравилось. Так что одно из двух — либо тут все очень хорошие актёры, либо она действительно не имеет к этому никакого отношения.

Теперь Маренн начала понимать, что Отто своим приездом решил обеспечить ей что-то вроде алиби, поскольку Кальтенбруннер склонен был истолковать её пребывание в Гёдёллё как доказательство того, что она находится в хороших отношениях с семьёй Хорти.

— Да, я так и рассчитываю, что старику Хорти станет известно, что я здесь ночевал, — меж тем продолжал смеяться Скорцени. — В ярости? Да его удар хватит!

Было слышно, как на другом конце провода грубовато захохотали. Маренн не нравился этот спектакль, несмотря на его очевидную полезность. Она попыталась освободиться из объятий Отто, но тот ей не позволил.

— Да, я понял, — говорил он в трубку уже серьёзно. — Насчет белоэмигрантов подумаю, хотя всё это мне не нравится, ты знаешь. Какие-то посторонние люди. Да, я сейчас же возвращаюсь в лагерь. Не волнуйся, я все организую, как надо. До связи. Хайль Гитлер.

Скорцени положил трубку.

— Так ты говоришь, Отто, что тебе понравилось жить во дворце? — язвительно спросила Маренн, движением головы указав на смятую постель под балдахином. — Понравилось спать на кровати Франца Иосифа? Удобно?

— Мне где угодно удобно, когда я с тобой, — без всякой иронии ответил тот, откидывая ей волосы назад.

Она чувствовала жар, исходящий от него, и самой ей стало жарко.

— Хоть на полу, хоть на снегу, я этого просто не замечаю, — продолжал Отто. — Но насчет королевской кровати скажу так — удобно, конечно. Но вот вышивка, все эти штучки, — он поморщился. — Занавески, опять же. По мне это лишнее.

— Ты, может быть, всё-таки позволишь мне одеться? — Маренн ещё раз попробовала освободиться из его объятий.

— Нет, — он только сильнее прижал её к себе и повернул её к зеркалу, в котором отражался портрет императрицы Зизи, а теперь и она сама. — Вот рядом две императрицы. Говорят, что природа не любит повторений, в случае с тобой и твоей прабабкой, она явно посмеялась над теми, кто так утверждает.

— Как ты узнал, у кого я остановилась в Венгрии? — спросила Маренн.

Скорцени рассмеялся:

— Ты полагаешь, что в СС могут не знать о перемещениях своей собственной медицинской службы? Наверное, я бы не так быстро выяснил, если б ты приехала сюда одна, но ведь ты притащила в Гёдёллё всех своих врачей и медсестёр.

Он наклонился, с жаром целуя её плечи, шею, а Маренн откинула голову, от наслаждения прикрыв глаза.

— Кальтенбруннер только что упрекал меня, что я без его разрешения покинул секретный лагерь, где должен находиться неотлучно, — хрипло произнёс Отто, — но я нарушил не только это его приказание. Вчера вечером я назвал невестке адмирала Хорти свое настоящее имя, хотя по приказу нахожусь здесь под именем доктора Вольфа, и мне запрещено раскрывать себя до особого распоряжения. Но я знаю тебя, — Скорцени с нежностью поцеловал её в губы. — Сказать тебе, что прибыл доктор Вольф, — только дать повод, чтобы ты меня и на порог не пустила, а мне очень хотелось побыть с тобой эту ночь. В императорской постели или не в императорской, мне все равно. Ведь там, в Берлине, из-за этой глупой родственницы Шахта ты меня дважды не пустила в спальню. Знаешь, что большего наказания для меня трудно придумать. Его не придумают и большевики, хотя, как говорят, они мастера издеваться над людьми.