и никто другой. Появление рядом чужого человека неминуемо и резко меняло это положение.

— Ничего не поделаешь, — со вздохом произнесла тетя Элька, словно прочитав его мысли. — Так жизнь устроена. Ничего-ничего, завтра я займусь твоей невестой. Можешь быть спокоен, ты в хороших руках.

Она говорила о невесте так, словно ее нужно было просто снять с полки, как снимают горшок со сметаной, и представить на рассмотрение. В глазах тети Эльки ее племянник был завидным женихом, и ей казалось, будто стоит объявить в Хрубешуве, что Янкл ищет невесту, как перед дверями дома выстроится очередь из мамаш.

Но все оказалась совсем по-иному, куда больнее и унизительнее, чем можно было бы предположить. Хрубешувские мамаши вовсе не спешили отдавать своих дочерей за бывшего «вольнодумца».

— Сегодня он весь из себя праведный, — говорили они, многозначительно поднимая брови. — Но мы же знаем, кем этот праведник был вчера! Сколько он свинины съел в своей жизни, сколько заповедей нарушил… А если ему завтра взбредет в голову приняться за старое? Груз грехов не пустые слова, прошлое тянет и манит. Пока он не хочет на него оборачиваться, но пройдет год, три, десять… И что потом делать жене с соляным столбом вместо мужа!

— Паршивые скареды, — сердилась тетя Эль-ка. — Если бы ты по-прежнему был наследником большого состояния, они бы скорее проглотили собственные языки, чем упомянули о прошлых грехах.

— Да ладно, тетя Элька, — утешал ее Янкл. — Мне и так хорошо, без невесты.

Но тетя не успокаивалась.

— Нам не нужны все их жеманные девицы! — восклицала она, носясь по комнате, словно огромный шмель. — Нам нужна всего одна девушка. А остальных можете забрать себе обратно.

— Но, тетя, — возражал Янкл. — Нам ведь никто их не предлагал. Так что отдавать обратно пока нечего. И кроме того, зачем мне нужна одна жеманная девица?

— Ай, ты просто ничего не понимаешь, — махала руками тетя Элька.

Янкл не лукавил, говоря, будто ему хорошо. Ему и в самом деле было хорошо, но за подкладкой этого чувства начали потихоньку зреть раздражение и досада. Незаметные, почти неощутимые семена поселились в душе Янкла и с каждым днем укреплялись в ней все глубже и прочнее, пуская корни в самое нутро сердца.

Обида, нанесенная мастером Гансом, соединялась с обидой, причиненной главой ешивы, горечь от обмана Эмилии сплеталась с горечью от дружного отказа хрубешувских мамаш. И хоть тысячу лет не были ему нужны жеманные красавицы, а в особенности их чопорные родительницы, уязвленное мужское самолюбие уже раздувало пока еще мало ощутимый, но уже тлеющий уголек злости.

Как-то вечером в дверь постучали. На пороге стояла запыхавшаяся тетя Элька. Она ворвалась в домик, словно пушечное ядро.

— Есть! — закричала тетя Элька, едва успев прикрыть за собой дверь. — Я нашла тебе невесту!

За этим последовал поток слов, восклицаний и междометий, перемежающихся слезами радости и яростным размахиванием рук. Из бурной речи тети следовало, что сегодня она познакомилась с замечательной девушкой, приехавшей в Хрубешув из Варшавы. Кто-то посоветовал ей открыть в местечке ателье пошива женских платьев. И хоть хрубешувские женщины шили платья два или три раза в жизни, но Мирьям — так звали девушку — была переполнена планами и надеждами. Кроме Хрубешува она рассчитывала обеспечить модными платьями и соседнее польское село.

Шить Мирьям выучилась в Варшаве, где, по ее словам, пользовалась большим успехом. Но в столице жесткая конкуренция, трудно пробиться, а она девушка скромная и не привыкла работать локтями. В тихой провинции, даже если каждая женщина закажет всего одно платье, скажем к Рош а-Шона или на Пейсах, хватит работы на несколько лет.

— И такая она милая, такая энергичная, такая… — тут тетя Элька делала большие глаза и складывала губы сердечком, что, по ее мнению, должно было обозначать высшую ступень женской красоты и привлекательности.

— Хорошо, — сразу согласился Янкл. — Можно встретиться.

Девушка из большого города представлялась ему куда более интересной, чем жительница Хрубешува. Наверное, с ней найдется о чем поговорить. Варшава — столица, разве можно сравнить полученное там воспитание с…

Нет, он не хочет даже думать плохо о хрубешувцах. У всякого места на земле есть свое предназначение и смысл. Ведь именно в Хрубешуве он обрел покой и душевное равновесие.

С Мирьям они встретились у тети Эльки. Статная, ладная, с иссиня-черными гладкими волосами, большими чувственными губами и прямым взглядом чуть раскосых глаз, она сразу понравилась Янклу. Было в ней что-то свободное и манящее, но без вульгарной привлекательности, без кричащей раскованности данцигских девиц. Они обменялись ничего не значащими фразами о погоде, и Мирьям вдруг предложила:

— Давайте немного погуляем. Сегодня так легко дышится.

Дышалось, по правде говоря, вовсе не легко. Мороз слегка отпустил свои объятия, и воздух казался сырым, напитанным влагой. Когда они отошли от дома на приличное расстояние, Мирьям сказала:

— Мне вовсе не хочется гулять, но разговаривать, зная, что каждое твое слово может быть услышано кем-то третьим, не хочется еще больше. Ведь правда?

Она искоса взглянула на Янкла, ожидая от него подтверждения, и он немедленно кивнул. Ему очень понравилось, как эта незнакомая девушка сразу провела черту между ними и всем окружающим миром. Одна фраза, и вот уже они вдвоем по одну сторону, а все остальные — по другую. Было в этом что-то очень интимное, сближающее, чего он еще никогда не испытывал ни с одной женщиной. В его коротком и неловком опыте общения с распутницами Данцига все выглядело абсолютно по-другому. Там не было ни тепла, ни доверительности, а только грубая, пачкающая душу животность, после которой хотелось содрать с себя кожу от омерзения.

— Давайте поговорим друг о друге, — продолжила Мирьям. — Я о Мирьям, а вы о Янкле. Мы ведь встретились, чтобы оценить. Я вас, а вы меня. Ведь так?

Она снова искоса взглянула на Янкла. Видимо, эта была ее манера разговаривать. Он снова кивнул, и Мирьям продолжила:

— Мы ведь хотим понять, подходим ли для совместной жизни. Так давайте не будем играть в прятки, а честно выложим все на стол и вместе разберемся — да или нет.

Эта откровенность тоже очень понравилась Янклу. Он было раскрыл рот, чтобы начать рассказ, но Мирьям его опередила.

— Я вижу, вы стесняетесь, — она улыбнулась, и на ее щеках обозначились две продолговатые ямочки. Янкл вовсе не стеснялся, но снова кивнул, точно зачарованный. — Тогда я начну первой. Если вам надоест, можете меня остановить, я не обижусь.

Она снова улыбнулась, и Янкл улыбнулся в ответ. Ему нравилась такая манера разговора. Нравилось то, как Мирьям взяла