Чем бы ни являлось „Я“, оно не тождественно физическому организму. […] „Я“ – лишь инструмент для отображения функционально единой системы реакций».

Цитируя и перефразируя Скиннера, я умудрилась согласиться с его постулатами и уже не помнила, какой из них пыталась опровергнуть. Еще меня потряс тезис об отсутствии самопознания, тоже почерпнутый не из учебника, а непосредственно из книги: «Самое удивительное в самопознании – иногда оно может отсутствовать». С одной стороны, картина вырисовывалась пугающая. С другой – предельно ясная. Не познав себя, нельзя познать ничего в принципе. Так сквозь грязное стекло неизменно видишь грязь.

Ручка свалилась на пол. Страницы в синей тетради пестрели помарками, ошибками, перечеркнутыми предложениями. Но времени исправить ситуацию не осталось – инспектора уже собирали последние работы, большинство парт опустело.

– Мисс? – раздалось над ухом. Хмурый инспектор протянул руку. – Экзамен закончился.

Инспектор и по совместительству преподаватель понятия не имел о Мэри-Эллен Энрайт – Вулфман явно не предупредил коллег о талантливой студентке у себя на потоке…

С вежливой улыбкой я отдала тетрадь. Меня терзал стыд, но в глубине души теплилась надежда. Вулфман поразится. Он поймет, что я могла сочинить эссе на твердую пять с плюсом, но решила не загонять себя в рамки. Поймет и простит.

На ватных ногах выбралась из-за парты и отыскала взглядом Вулфмана. Стоя в центре зала, он складывал синие тетради в стопочку и весело общался с другим инспектором. Для них экзамен ничем не отличался от наблюдения за крысиными бегами в лабиринте, за тем, как голуби тщетно пытаются продавить неподатливую клавишу, как кошки бьются в конвульсиях от электрических разрядов.

Все два часа Вулфман не обращал на меня ни малейшего внимания. Или просто не замечал. Минут через пятьдесят после начала экзамена в другом конце зала поднялась суматоха – кто-то из студентов попался на списывании или внезапно заболел. До меня доносились суровые, приглушенные голоса, топот, когда кого-то выводили из спортзала, но я не обернулась и не знала, участвовал ли в экзекуции Вулфман.

Я поплотнее закуталась в тяжелую куртку на овчине. День выдался морозный – девять градусов по Фаренгейту.

Настоящая зима – диковинное зрелище для обитателя САШ-23. В нашем секторе холодной, снежной зимы не видели уже многие десятилетия – она давно стала пережитком прошлого, воспоминанием, которому так любили предаваться родители.

Из спортзала я вышла последней и, очутившись на улице, невольно зажмурилась.

Все вокруг сверкало белизной. Слепящей белизной.

Вайнскотия-Фолз, штат Висконсин, – край заснеженных холмов и укрытых снегом деревьев. Дивный, живописный край. Но для меня он никогда не станет родным. Не хочу умирать здесь, вдали от семьи, друзей, от тех, кто дорожит мною.

На свежем морозном воздухе изо рта вырывался пар. Несмотря на ранний час, я вдруг поняла, как сильно устала, а впереди еще долгий, мучительный день. Если провалю экзамен, меня лишат стипендии. И испарят.

Спотыкаясь, с трудом переводя дух, я без оглядки помчалась к главному корпусу. Не знаю, шел ли Вулфман следом, но, по крайней мере, ни он, ни кто-либо другой не кричал мне в спину «Адриана! Адриана!».

– Я предупреждал, – сухо оборонил Вулфман.

– О чем?

– Не оригинальничай, не умничай. Отвечай лаконично и по существу.

– Но экзамен слишком примитивный, – упрямо возразила я. – Я бы сдала его с закрытыми глазами.

Вулфман засмеялся. Краска бросилась мне в лицо.

– Я думала, профессор Аксель оценит оригинальный ответ. Покажи ты мое эссе…

– Шутишь? Аксель не проверяет работы лет двадцать. Даже самые блестящие, хотя к тебе это не относится. Аспиранты и те его не заботят, что уж говорить о простых студентах.

Меня больно резануло небрежное «к тебе это не относится». От обиды на глазах выступили слезы. Однако я не сдавалась.

– Айра, дело не в оценках. На экзамене я старалась не ради отметки. Не ради нее училась весь семестр! Читала дополнительную литературу и прочее. Просто, по-моему…

Вулфман сжал мои ледяные пальцы, вынудив замолчать.

– Мэри-Эллен, все кончилось. Ты не провалилась – ну разве только по своим завышенным критериям. Отныне мы с тобой не преподаватель и студентка.

– Адриана!

Лишь наедине Вулфман звал меня настоящим именем. Никто в Зоне 9 не обращался ко мне «Адриана».

В общественных и «полуобщественных» местах он ограничивался «Мэри-Эллен» или чаще всего «мисс Энрайт». Даже в безлюдном дендрарии, где мы гуляли, не касаясь друг друга, не взявшись за руки, но рядом, как верные товарищи.

В бомбоубежище мы не возвращались, но после заката наведывались в квартиру Вулфмана. Ненадолго.

– Официально мы больше не преподаватель и студентка, а значит, имеем полное право видеться. Ничего криминального в этом нет, – утверждал Айра и добавлял: – Все равно ты слишком молодая. Или я слишком старый.

Всякий раз на языке у меня вертелось: «Пусть так, но рано или поздно я до тебя дорасту».

* * *

Я часто отправлялась бродить по музею в поисках крутых ступеней, ведущих вглубь помещения, откуда рукой подать до бомбоубежища. Перед внутренним взором всплывал кодовый замок, с которым Вулфман проводил хитрые манипуляции. Увы, мне никак не удавалось вспомнить виденную лишь мельком комбинацию цифр.

Как ни странно, даже мои попытки отыскать вход в убежище не увенчались успехом. Всякий раз на полпути моя решимость таяла, и я спешила обратно, к островку света в передней части музея. Я слышала, как мисс Харли зовет меня, слышала возмущенные голоса посетителей, рассчитывавших обнаружить кого-то за конторкой библиотеки, и опрометью бросалась на рабочее место.

– Мэри-Эллен, где ты пропадала? – возмущалась мисс Харли. – Зову, зову, а ты не откликаешься. Искала тебя по всему музею и не нашла. Возвращаюсь, а ты тут.

– Но, мэм, я никуда не уходила…

Ясное дело, начальница мне не поверила. Однажды я застала возле стола профессора Харрика – он вертел головой, высматривая меня, чтобы вручить очередную партию документов на перепечатку.

Мало-помалу меня охватывала паника: где же я была, если не здесь?

* * *

– Чепуха. Тебе померещилось.

Выслушав мой сбивчивый рассказ об иностранных студентах и инциденте в столовой перед экзаменом, Вулфман снисходительно засмеялся.

– Ты переутомилась, перенервничала, вот и почудилось. Забудь.

– А если мы снова встретимся?..

– Не встретитесь, обещаю.