— Ох, проклятое! Холодина!

После завтрака работали в балке. К вечеру дождь прекратился. В воздухе повисла тонкая морось.

Я отправился к обрыву по бечевнику вдоль берега. Груды окатанных камней были вдвое больше моего роста. В глубь берега врезалась плоская поверхность озерной террасы. Она была на несколько метров выше современного уровня воды в озере. Некогда на этой высоте плескались волны. Почему озеро «обмелело»? Поднялась земля? Или прорвался водой участок южного берега в том месте, где сейчас выбегает Энмуваам?

Жаль, что мы здесь мимоходом. Наш отряд мог бы даже не заходить сюда. Пришлось упрашивать Веру Романовну сделать маленький крюк и остановиться на два дня возле Эльгыгытгына.

Что можно выяснить за этот срок? Ничего. Разве только мелькнет — или померещится? — в волнах спина неведомого чудовища…

А почему, собственно говоря, речь идет о каком-то большом животном? Ведь маленькие, даже неприметные глазу создания, обитающие в озере, могут оказаться оригинальнее, интереснее, важнее. Бедное наше воображение ждет великанов, бессильное оценить изумительную красоту и силу мельчайших проявлений жизни, которые умещают всю невообразимую сложность живых клеток на острие иглы…

Я осматривал скалу часа два или три. Карабкался по крутым склонам и, боясь сорваться, отбивал молотком образцы. Из-под ног катились камни, звонко шлепаясь в воду. Скала была в трещинах, как в морщинах. Некоторые трещины шли по разломам. По ним когда-то перемещались громадные блоки пород, скользили один по другому, перетирая камни в тонкий порошок. Разломы протягивались параллельно берегу.

Отбиваю на память кусок темно-красного халцедона, — его отложила в трещинах земной коры вода.

Надо бы познакомиться и с рекой Энмуваам. Невдалеке от нее найден склад оружия. Правда, оружие немножко устарело — оно пролежало в земле две-три тысячи лет.

Каменные наконечники гарпунов и копий, топоры — грубо оббитые обломки лав и туфов.

Вдоль берега озера шуршит под ногами, как под волнами, галька. Пустынный берег, пустынное озеро, пустынные горы.

Когда-то очень давно точно так же шел здесь человек. Вокруг него так же молчала пустыня. Что ощущал он? Какие мысли бродили в его кудлатой голове? Что привело его сюда, в опасный лабиринт горных хребтов, на край света? Угроза рабства от могучих пришельцев? Вражда соплеменников? Поиски лучшей жизни?

В поисках счастья люди по-прежнему мечутся по свету. Так и не поняли, что самое лучшее и самое худшее — в них самих. Ищут в дальних краях сокровища, которые носят с собой…

А иногда человек ищет самого себя — такого, каким мечтает стать. Для этого уходит в море, в тундру, в джунгли, тайгу или в дремучие дебри своих или чужих мыслей.

А может, человек просто желает жить, переживать события. Не обязательно — долго, главное — интересно.

Измерять человеческую жизнь годами примерно то же, что судить о книге по количеству страниц. Одна книга толще, больше, длиннее другой — вот и все. Но частенько та, которая тонка, — сочинение великого поэта, а в толстой, тяжелой, как кирпич, — черт знает что, какой-нибудь «список неисправленных опечаток»…

Стало смеркаться. Теперь уж я шел к Энмувааму, только чтоб довести до конца намеченный маршрут. Не люблю сворачивать на полпути.

А река — ничего особенного. Широкий поток скатывается в долину и несет избыток озерных вод к Берингову морю.

На обратном пути я нашел возле лагерного ручья вылинявшую, прелую пилотку.

Стемнело. Забрался в палатку на спальный мешок. Не хочется зажигать свечу, читать или идти в балок. Возле меня за тоненькой брезентовой стенкой глубоко и глухо дышит Эльгыгытгын.

Может быть, сейчас из легких, мерцающих волн вспучилась черная глыба. Тяжело вываливается на берег неуклюжее древнее существо. Хрипит и покачивает головой. Хрустит лапами и хвостом по гравию, продавливая темный след. И голубые искры капают на землю…

В Анадырских горах живет огромное чудовище Калилгу. На лапах его крючковатые кости, а пасть разевается так широко, как у кита. Пожирает он людей. Редко кто рискует гнать стадо в горы, к озеру. Лишь один старый чукча спасся от Калилгу. Когда его настигал людоед, старик кричал: «Я жирен, ты съешь меня. Олени мои жирны, ты съешь их. Радуйся, Калилгу!»

Калилгу в ответ радостно гоготал, раскрывая пасть так широко, что верхняя челюсть касалась спины. Приходилось чудовищу останавливаться и закрывать лапами свою пасть. Убежал от него старик.

Так рассказывают чукчи. Конечно, сказка.

Однако когда северовед, гидрогеолог Пономарев, попытался в 1948 году достичь Эльгыгытгына, оленевод чукча рассказал ему, что видел в озере очень большую рыбу неизвестной породы. Выстрел из карабина был неточен. Рыба уплыла…

— Не спишь? Давай пройдемся. — Возле палатки топчется Андрей.

Выбираюсь наружу. Темно-синее небо и черное озеро. В луну — серебряную рыбку — впилось острие горы.

Медленно идем вдоль берега, поднимаемся на пологий холмик, усаживаемся на холодные камни.

Огромная темная котловина, черные контуры гор, неспокойная, блестящая лунная дорожка на воде. Тишина.

Мы сидим долго и неспокойно. Чего-то ждем. Наконец Андрей тихо заговорил:

— Было у меня предчувствие, даже сердце замирало. Не судьба. Сегодня обстукал скалы молотком. Думал: раз-два — и моя идея верна. Знаешь мою идею? А что, если озеро не тектоническое и не вулканическое? Не догадываешься?

Гигантская чаша Эльгыгытгына в горах Чукотки.

Я догадывался, но не хотел огорчать его. Ему ведь нравится удивлять.

— Если это метеоритный кратер? Понимаешь? Как вон те, далекие. — Он указал на луну. Она висела в небе равнодушно, как дорогое украшение.

Мне не хотелось ни спорить, ни соглашаться. Здесь, в мерцающей полярной пустыне, на берегу черного озера, рассеченного лунной дорожкой, среди немых скал, пробудилось во мне ощущение непостижимой тайны.

Лунный пейзаж

Эльгыгытгын не баловал нас хорошей погодой: ветер, туман, дожди. В награду дарил зубастых метровых рыбин — зеленоватая кожица с розовыми пятнышками и алыми плавниками.

На третье утро мы покинули Эльгыгытгын. Пока тракторы рокотали возле балка и саней, я торопливо взобрался на куполообразную вершину, чтоб сфотографировать панораму озера.

От берега тракторы двинулись в мою сторону — здесь был перевал. А навстречу им катились волны ветра и равномерно двигался грязно-серый полог облачного неба.

За тракторами тянулся черный след — полосы развороченного дерна. Пройдут месяцы или даже год — шрамы на тундре сохранятся. Долгая память у мерзлой земли. Без травяного покрова лучше оттаивает земля. Под нетолстым покровом талых пород в мерзлоте вытаивают ложбины — отпечатки тракторных следов. Нарушилось равновесие в природе — не скоро оно восстановится.

Тракторы выползли на перевал. Я побежал к ним спотыкаясь. Перевал