– А что это за червячки? – спросил карлик, тыкая палочками в курицу с какими-то корешками.

– Темнота тибетская, – насмешливо сказал Ганцзалин по-русски и, перейдя на китайский, объяснил. – Это не червячок, это дунчу́нсяцха́о. Такое особенное растение, зимой похоже на корешок, летом – на червячка.

Но особенно порадовали хуэйское сердце Ганцзалина бараньи шашлычки и холодная прозрачная лапша, которую готовили рядом со здешней мечетью.

К сожалению, здесь почти не было свежих овощей и фруктов, исключая местную вишню.

* * *

После Кандина дорога не опускалась ниже трех с половиной тысяч метров. Они пересекли несколько рек, прошли живописный город Да́очэ́н, который карлик не преминул назвать по-тибетки – Дабба́, миновали три знаменитых горных пика, посвященных буддийским божествам. За пиками начались леса и пастбища, на которых выпасали коней местные тибетские племена. Здесь уже на нормативном китайском языке почти никто не говорил, общаться можно было только по-тибетски и на сычуаньском диалекте. Впрочем, у наших путников это трудностей не вызвало, поскольку для Цзяньяна-гоче тибетский был родным, а Ганцзалин, родившийся в Чэнду, свободно говорил на сычуаньском диалекте.

Влияние Тибета здесь было уже очень сильным, оно сказывалось даже на местной кухне. Главными блюдами тут оказались паровые пампушки маньто́у, цза́мпа, здесь вовсю пился тибетский чай – часуйма́, а также вино из ячменя и суа́ньна́й – напиток, отдаленно похожий на кумыс. Королем местной кухни считалось мясо яка с картофелем.

Здешние горы уже превышали четыре тысячи метров. В долинах, однако, располагались богатые пастбища. Кроме того, там росли березы и елки, и самые разные грибы.

– Смотри-ка, лисички, – восхитился Загорский, обнаруживший знакомую желтую грибницу. – Натуральные лисички. И еще сморчки!

И хотя ханьцы грибы, как правило, не ели – попросту брезговали, но местные, по словам Цзяньяна-гоче, грибы собирали, готовили разными способами и с удовольствием пускали в пищу. Имелись тут, кстати, и галлюциногенные грибы, пользовавшиеся у народа особенной популярностью.

Здесь же в изобилии росли редкие горные растения, из которых делали лекарства, которые затем вывозились и продавались по всему Китаю.

Город Яцзя́н путникам не понравился. Городишко был небольшой, в нем не оказалось ничего интересного, если не считать местных бань.

– Бани как бани, – сварливо заметил брат Цзяньян, который, в отличие от своих спутников, наотрез отказался в них мыться. – Между прочим, большинство болезней происходит от слишком частого мытья, это всем давным-давно известно.

Следующий город – Лита́н – стоял на высоте больше четырех тысяч метров, именно тут родился Седьмой далай-лама. Здесь с путешественниками случились первые неприятности: начались головные боли, головокружение и тошнота. Однако благодаря опыту брата Цзяньяна с недомоганиями удалось довольно быстро справиться.

Последним сравнительно большим центром китайской цивилизации стал Дэжу́ – город на границе Сычуани, Тибета и Юньнани. Его называют еще городом солнца, хотя небо там свободно от туч только весной и зимой, а вот летом и осенью постоянно идут дожди. Именно здесь жило воинственное племя ло́ло́, внесшее огромный вклад в освобождение Тибета от китайских войск. И хотя часть земель, где жили ло́ло́, находилась на территории Китая, китайские официальные лица без крайней необходимости сюда носа не совали.

– Лоло тоже буддисты? – спросил Ганцзалин у Цзяньяна-гоче.

– У них свой буддизм, – отвечал тот с некоторой неохотой. – Они поклоняются солнцу.

Довольно скоро выяснилось, что лоло поклоняются не только солнцу, но и вообще силам природы: вековым деревьям, вершинам гор, быстрым рекам и водопадам. Лоло не хоронят своих покойников, но сжигают их на костре, а пепел с урной закапывают в землю.

* * *

После Дэжу начался собственно Тибет во всей его красе. Путники пересекли речку Ланьта́н и оказались в гигантской горной долине Ярлунг-Дзангбо, расположенной на высоте пяти тысяч метров.

– Отсюда, – торжественно сказал брат Цзяньян, – есть два пути до Лхасы – северный и южный. Если наша цель – бесследно сгинуть в горах, мы можем выбрать северный путь. Если хотим добраться до Далай-ламы и исполнить свою миссию, надо идти южным маршрутом.

Спорить с ним никто не стал – решено было следовать именно южным путем.

Впереди их ждали долгие месяцы пути по пустынным, почти лишенным человеческого жилья пространствам, испепеляющее солнце и леденящие ветры, головокружительные подъемы и роковые пропасти. Впереди были дни, когда они изнемогали от жажды, и ночи, проведенные вместе с мулами, заваленными снегом, так что утром приходилось подолгу откапываться, чтобы увидеть божий свет.

Их ждали сказочные пейзажи: лиловые небеса и отливающие малиновым цветом снега на вершинах гор, таких высоких, что облака никогда не поднимались выше этих вершин. Их ждали святые ламы-чудотворцы и ужасные колдуны бон[40], их ждало сияние солнца и горные тропы, вымощенные телами погибших людей и животных.

Несмотря на все предосторожности, путников не миновали обычные тибетские неприятности. На одном из перевалов у Загорского пошла носом кровь, а у Ганцзалина началась снежная слепота. Он не хотел ходить в очках/ и закончилось все дело ожогом роговицы. После того, как Ганцзалин пришел в себя, все отображалось в глазах его в удвоенном числе, как бывает у алкоголиков.

Тибетцы были вовсе не похожи на ханьцев – не только внешне, но и по характеру.

– Индейцы, – сказал по этому поводу Нестор Васильевич, – вылитые индейцы Южной Америки. Знаете ли вы, друзья мои, что есть теория, будто коренное население Америки составили именно тибетцы, которые на плотах китайского евнуха и полководца Чжэн Хэ переплыли Тихий океан? И те и эти похожи внешне, и те и эти воинственны, и те и эти обожают не только оружие, но и украшения.

Познакомились наши путешественники и с тибетским гостеприимством, и с тибетской неприязнью. Случалось, их приглашали в бедный дом охотника, где не было даже ячменной каши из цзампы, а только лишь часуйма – чай с маслом и солью, но и там делились последним. А были места, где их встречали выстрелами, не позволяя даже приблизиться к селению.

Однажды им пришлось быть свидетелями того, как тело покойного отца семейства предают небу – то есть отдают на растерзание грифам. Одни иностранцы считают, что мрачный обычай этот связан с тем, что грунт здесь твердый, скалистый, и трудно копать его под могилу. Другие полагают, что подобная традиция берет начало от легенд, согласно которым древнейший тибетский клан происходил от небесного божества Лха и звался птичьим именем Ча.

Тело покойного было обернуто белой материей. Сначала могильщики зажгли костер из сухих листьев, пропитанных кровью яка и маслом. Ароматный столб дыма поднялся высоко в небо, и был хорошо виден грифам, которые стали слетаться со всех сторон. Когда грифы собрались на пиршество, за покойника взялись членители трупов…