– Франциско, мы должны найти Алису.

– Алису Джонс? Судомойку Барри?

– И его натурщицу, судя по «Пандоре». Я полагаю, ты и не заметил. Она украла шкатулку. Мэри-Энн говорила тебе?

– Да, кажется. Не могу вспомнить, что в ней было.

– Я думаю, Алиса решила стать актрисой. Она всегда об этом мечтала.

Я рассказываю ему все, что знаю. Он внимательно слушает.

– Что ж, дорогой мой, если мы хотим ее найти, нужно начать ходить в театры.

* * *

Мы берем билеты в отдельную ложу. Я корчусь от раздражения. Франциско представляет себе наше расследование так: пока мы наслаждаемся спектаклем, Руперт разнюхивает все, что возможно, за кулисами. Руперт, по крайней мере, знает Алису в лицо, так что если кто и найдет ее, так это он. Но Алиса едва ли могла стать актрисой в одночасье. Как в любой другой профессии, успех наверняка зависит и от происхождения, и от семейных связей. С этой точки зрения Алиса – никто и ничто.

Я отряхиваю пылинки со своего мундира. Знакомый с детства город изменился до неузнаваемости. Мы осторожно пробираемся от Гайд-парк-гейт через нескончаемую строительную площадку, грозящую ямами, лесами, грудами кирпича. На всем пути от Портман-сквер к Сити улицы теперь мощеные, чистые. Вечер волшебно освещен масляными лампами, первые по-весеннему теплые дни многолюдны: люди прогуливаются, тратят деньги. Город словно сам превратился в декорацию к пьесе, повсюду свежеокрашенные фасады и тщательно отрежессированные массовые сценки – всегда найдется, на что посмотреть.

Мы оглядываем театр и обнаруживаем, что многие смотрят в нашу сторону. Франциско великолепен в синем мундире, усеянном медалями, в кокарде с перьями. Я замечаю, что мой алый сюртук заляпан грязью, и, видя, что нас пристально изучают – некоторые даже при помощи театрального бинокля, – стараюсь отчистить грязь как можно незаметнее. Я никогда не привыкну к этому двойному дулу: злобному любопытству и сплетням. Я даже слышу обрывки разговоров: это сын, которого выучили на доктора. И откуда-то все они знают, что счета оплачивает Дэвид Эрскин, одиннадцатый лорд Бьюкан. Как это дьявольски важно: знать, кто платит по счетам. Мэри-Энн сидит между нами в белом платье с голубыми лентами. Ей уже далеко за тридцать, но с первого взгляда она кажется все той же свежей юной красавицей. Часть театральной публики гадает, как ей это удается. Травяные кремы? Сделка с дьяволом? Франциско выглядит намного старше – он мог бы быть отцом нам обоим. Начинается раунд театральных визитов. В дверях нашей ложи появляется молодой человек и кланяется. Я не могу расслышать, что он говорит Мэри-Энн, которая с улыбкой наклонилась к нему, поскольку начинается музыка.

Первая сцена происходит в лесу, и я потрясен освещением. У нас в Эдинбурге прямо над сценой висит огромный канделябр в старомодном стиле, но здесь сумеречный свет льется из-за кулис. Наша героиня, преследуемая отцом и братьями, опоздала на свидание с возлюбленным, с которым ей не позволяют встречаться, и теперь в страхе шарахается от неясных силуэтов деревьев, а те весьма натурально шуршат, свисая с невидимых опор. В сумерках над деревьями возвышается готическая громада. Быть может, это развалины того монастыря, где много лет назад нашла успокоение моя мать, эта святая женщина? Да-да, наверняка это те самые зловещие стены, что когда-то приютили благородную страдалицу с разбитым сердцем. Героиня изливает публике свою печаль. Я начинаю думать, что во всех театрах идет одна и та же пьеса, которая для верного успеха должна содержать в себе все элементы романа М. Г. Льюиса «Монах»[22]. Наша героиня скоро сойдет с ума, и мы будем потрясены. Но нет, Мэри-Энн шепчет Франциско, что в пьесе есть изумительная роль травести, так что мы увидим новую актрису – весь Лондон у ее ног. Правда, Мэри-Энн видела в этой роли миссис Джордан[23]: хоть та уже миновала свой расцвет и талия у нее не та, что прежде, она все же очаровательна, и ноги у нее такие же стройные; второй такой не будет, никто не сможет с ней сравниться. Пьесу написала миссис Джоанна Бейли, которая сейчас царит на Друри-лейн, и там есть цыгане и даже шайка разбойников в услужении у графа. Это называется «романтическая мелодрама». Судя по периодическим воплям и гулу, доносящимся сверху, простой люд тоже наслаждается представлением. Они одобрительно встречают цыганские пляски и аплодируют песням.

Я перестаю следить за пьесой и как зачарованный смотрю на зрителей. Здесь весь мир – не на сцене, а в зале. Здесь богачи в драгоценностях, юристы, деловые люди – все с семействами; молодые хлыщи в поисках приключений, пожирающие глазами дам; накрашенные молодые женщины, продающие свои тела, даже не дожидаясь антракта. Я внимательно разглядываю проституток, страшась найти среди них Алису. Одна из самых нахальных ловит мой взгляд и подмигивает. Я не отвожу взгляда, мне интересно.

Сценическая машинерия гудит и поскрипывает. Действие происходит перед домиком на опушке леса, где добродетельный граф – крайне неправдоподобный персонаж – помогает спасать прекрасную жену честного крестьянина от распутного злодея, и тут выясняется – о, ужас! – что это его переодетая кузина, с которой он когда-то обменялся клятвами любви, а потом отказался от нее из-за давней вражды их отцов – это, однако, был только предлог, потому что старая няня рассказала ныне покойному старому графу, отцу нашего графа, что ребенок умер во младенчестве и его подменили на другого младенца благородного происхождения, который был рожден в монастыре, чьи руины проклятием нависают над старым лесом, – рожден женщиной, сэр, слишком хорошо вам знакомой, и, следовательно, юный граф в своей чистоте и наивности обожает женщину, которая приходится ему СЕСТРОЙ.

На самом деле она, конечно, не замужем за крестьянином.

Мэри-Энн забыла о миссис Джордан и явно получает удовольствие от зрелища. Любимая подруга переодетой девушки бежит от отца, настоящего чудовища из сказки, и переодевается дровосеком. У нее такие стройные ноги и такая короткая зеленая туника, что мы напрочь забываем обо всем на свете, когда она проходит, помахивая топором, под одобрительный рев публики. Значит, это и есть звезда представления, настоящая героиня, которая распутает невероятный сюжетный узел. Почему же она не появлялась до пятой сцены? Ах, появлялась? Это она кидалась со стены и кричала, что отомстит (кому?) и любой ценой найдет и защитит свою дорогую подругу, которая, заблудившись, всеми покинутая бродит в лесу. Я все это пропустил. Должно быть, загляделся на публику. А, слава богу, – еще одна песня.

Мэри-Энн знает, как вести себя в театре. Она умело делит свое внимание между сценой, ложами напротив и партером, чтобы не пропустить интригующее развитие сюжета ни в одной из этих сфер. Еще один молодой человек здоровается с ней. Я ловлю ее ласковый, грациозный кивок. Несколько голов повернулось, чтобы посмотреть на джентльмена, который знаком с очаровательной миссис Балкли. Она щелчком раскрывает веер. Я вздыхаю с облегчением: мне никогда не надо будет учиться обращению со столь хрупкими предметами, чье назначение – скорее украшать, чем защищать. Однако я с неприкрытым восхищением наблюдаю, как моя мать управляется с театром.