– Их просто стерли с лица земли! – восклицал он в баре. – Там не осталось ни одного здания!

Когда односельчане выслушали его рассказ о столбах дыма, которые до сих пор поднимались с пепелищ деревень, когда-то стоявших к югу от гор Ласитхи, они еще долго не могли прийти в себя от гнева.

Несколько дней спустя Антонис, на минутку заглянувший в родной дом, чтобы сообщить родителям, что еще жив, принес газету, которую издавали на Крите немцы. Как обычно, тон статьи был угрожающим.

«Деревни Маргарикари, Локрия, Камарес и Сактурия, а также некоторые другие населенные пункты нома Ираклио были стерты с лица земли, а их жители соответствующим образом наказаны.

Эти деревни давали приют коммунистическим бандам, и все их население было признано нами виновным в недонесении.

При поддержке местных жителей бандиты свободно перемещались по окрестностям Сактурии, получая от них кров и пищу. В Маргарикари бандит Петрак Георгис открыто праздновал Пасху вместе с местными жителями.

Жители Крита, мы призываем вас осознать, кто является вашим истинным врагом, и защищать себя от тех, кто может превратить вас в жертвы карательных мер. Мы всегда предупреждали об опасности, которой вы подвергаетесь, сотрудничая с британцами, и чаша нашего терпения переполнилась. Немецкий меч опустится на головы всех тех, кто связан с бандитами и британцами».

Газету передавали из рук в руки до тех пор, пока она не была зачитана до дыр, но и эта статья не ослабила решимости жителей Плаки.

– Все это лишь показывает, что немцы впадают в отчаяние, – заявил Лидаки.

– Да, но мы тоже в ужасном положении, – возразила его жена. – Что с нами будет? Если мы перестанем помогать партизанам, то сможем спокойно спать по ночам.

Разговор затянулся далеко за полночь. Отказаться от борьбы, сдавшись на милость оккупантам, означало пойти против всего, что было естественным для жителей Крита. Жители Плаки единогласно решили, что надо продолжать борьбу. Помимо всего прочего, они просто любили чувство опасности. Если не считать таких крайних случаев, как затянувшаяся на десятилетия кровная вражда между семьями, критские мужчины упивались противостоянием. Женщины же, наоборот, почти все молили Бога о мире – и было похоже, что их мольбы не остались без ответа. Ситуация в Европе складывалась для немцев не лучшим образом, и было понятно, что войне скоро придет конец.

Распространение подобных угроз вполне могло быть проявлением отчаяния, но что бы ни двигало немцами, несколько деревень действительно были стерты с лица земли. На месте домов там остались лишь обгорелые развалины, а где когда-то цвели сады, дымились головешки.

Анна заявила отцу, что они должны рассказать немцам все, что знают.

– Чего ради мы должны подвергать Плаку такой опасности? – спрашивала она.

– По большей части это всего лишь враки! – отвечала ей Мария.

– Вот именно, что «по большей части»! – горячилась ее сестра.

Впрочем, пропагандистская война велась не только немцами. Британцы также развернули свою агитационную кампанию, подобрав для этого весьма эффективное оружие. Они распространяли кинохроники, в которых утверждалось, что враг слабеет, а также распускали слухи о высадке на острове британских частей и преувеличивали успехи партизан. Лозунгом этой кампании было слово «капитуляция», и нередко немецкие солдаты, просыпаясь по утрам, видели огромные буквы «К» на своих блок-постах, стенах казарм и автомобилях. Даже в таких глухих деревнях, как Плака, матери нервничали, с нетерпением ожидая сыновей после выполнения подобных «художеств». Мальчишки были убеждены, что своими выходками они приближают общую победу, но при этом не задумывались, какой опасности себя подвергают.

Подобные действия могли показаться малозначительными по отдельности, но вместе они постепенно изменяли настроение на Крите. Немцев теснили по всей Европе, и в фундаменте рейха появлялись все более широкие трещины. Это коснулось и Крита: моральный дух местных немецких частей упал до такой степени, что в них даже началось дезертирство.

Мария первой заметила, что небольшой гарнизон, стоявший в Плаке, куда-то исчез. Обычно ровно в шесть часов солдаты устраивали на главной улице деревни небольшой парад, который должен был демонстрировать их силу. По пути они иногда допрашивали встречных местных жителей.

– Происходит что-то странное, – заявила Мария Фотини. – Ты ничего не заметила?

Вскоре положение прояснилось. Прошло десять минут, но знакомый стук кованых сапог так и не раздался.

– Ты права, – ответила Фотини. – Все тихо.

Напряжение, висевшее в воздухе, сразу развеялось.

– Давай пройдемся! – предложила Мария.

Вместо того чтобы поспешить на берег моря, как они это обычно делали, девочки прошли всю центральную улицу от начала до конца. Последним стоял дом, в котором несколько лет располагался немецкий гарнизон. Его входная дверь и ставни были распахнуты настежь.

– Ну что, пошли? – произнесла Фотини. – Надо посмотреть внутрь.

Поднявшись на цыпочки, девочка через окно заглянула в дом. Ее глазам открылись стол, на котором не было ничего, кроме пепельницы с горой окурков, и четыре стула, два из которых валялись на полу.

– Кажется, они ушли! – заявила Фотини. – Я захожу в дом.

– Ты уверена, что их здесь нет? – спросила Мария.

– Абсолютно, – прошептала ее подруга, осторожно переступая порог.

За исключением кое-какого мусора и пожелтевшей немецкой газеты, лежащей на полу, никаких признаков присутствия немцев здесь не было. Девочки бросились обратно и сообщили замечательную новость Павлосу, который тут же отправился в бар. Не прошло и часа, а об уходе немцев уже знали все без исключения жители деревни. Вечером они собрались на площади, чтобы отпраздновать освобождение своего маленького уголка греческой земли.

Спустя несколько дней, одиннадцатого октября тысяча девятьсот сорок четвертого года, был освобожден Ираклион. Несмотря на кровь, которая была пролита немцами за три с половиной года, им позволили выйти из города беспрепятственно, без боя и потерь. Впрочем, щадить предателей, уличенных в сотрудничестве с оккупантами, никто не собирался… Однако немецкое военное присутствие в западной части Крита сохранялось еще несколько месяцев.

На следующий год, в уже по-летнему теплый майский день, Лидаки как обычно сидел в своем баре, небрежно перетирая стаканы и слушая радио. Когда музыка была прервана ради какого-то сообщения, он почувствовал легкое раздражение, но затем уловил необычайную торжественность в голосе диктора и насторожился.

– Сегодня, восьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого года, Германия подписала безоговорочную капитуляцию. Таким образом, в течение нескольких дней немецкие войска будут выведены из Ханьи и Крит вновь станет свободным.

Музыка зазвучала снова, и Лидаки подумал, не было ли это сообщение плодом его воображения. Он встал, вышел на порог и увидел, что к двери торопливо идет Гиоргис.