Ночь опустилась на Большие Варды. Свечи на столе догорели, и Вождь Эхор с сыном покинули дом купца. Осгод проводил гостей, а после поднялся на третий этаж по деревянной лестнице, открыл дверь комнаты дочери и тихонько перешагнул порог. Линайя лежала на кровати и смотрела опухшими от слез глазами в потолок.

— Дочь моя, — Осгод присел на край кровати и неловко погладил дочь по волосам. — Неужели я когда-нибудь желал тебе зла или делал что-то плохое?

Линайя посмотрела на отца и покачала головой.

— Тогда почему ты так отнеслась к новостям о свадьбе? Генри неплохой парень, он будет достойным мужем и заботливым отцом для ваших детей. — Осгод достал платок и вытер слезы с щек Линайи.

Он очень любил свою единственную дочь, всегда баловал ее, не жалея денег на украшения и наряды.

— Пап, но я даже не знаю Генри!

— Узнаешь, доченька, узнаешь… Он, может быть, немного глуповат, но выбор хороший, поверь мне.

Девушка всхлипнула и отвернулась к стене.

— Ну хорошо. Если не Генри, то кто же тогда? Всех, кто сватался, ты отшила! За кого бы ты вышла?

Осгод легонько дотронулся до плеча дочери. Ему было жалко девочку, он понимал, что она действительно мало знает Генри. Но и идти на поводу у отказывающей всем дочери Осгод больше не мог — еще пара лет и поток женихов иссякнет, а там и выбирать уже будет не из кого. Так лучше настоять на замужестве сейчас, чтобы у Линайи было хорошее будущее.

Осгод почувствовал, как его дочь замерла.

— Неужели есть кто-то, дочь моя? — спросил он у дочери как можно ласковее. — Так скажи же, я пойму!

— Если бы не та страшная ночь, отец… Уильям собирался просить моей руки сразу после ярмарки! — всхлипнула Линайя и повернулась к отцу.

Сердце её разрывалось от горя. Более всего сейчас она хотела услышать от отца доброе слово поддержки. Но всё получилось иначе — Осгод побагровел от ярости, а на его шее вздулись вены.

— Что?! Уильям?! — взревел он и заметался по комнате, словно разъяренный зверь. — Этот безбожник! Этот… демон, которого ищет сейчас все графство! Этот… этот… Вы за моей спиной роман крутили все эти годы? Так вот почему ты отказывала всем!

Линайя в ужасе смотрела на беснующегося от негодования отца. Его крики разносились по дому, и вскоре в комнату заглянула испуганная мать и увидела рыдающую в ужасе дочь

— Осгод, что случилось, почему ты кричишь? — спросила мать Линайи.

— Закрой дверь, женщина! — рявкнул на жену Осгод.

Дверь комнаты захлопнулась. Купец спешно прикрыл распахнутые ставни и кинулся ко вжавшейся в кровать дочери. От былой отцовской ласки не осталось и следа — он грубо схватил Линайю за руку и встряхнул.

— Он касался тебя? Ты с ним спала?

Девушка в ужасе помотала головой. Отец нависал над ней, взбешенный и озлобленный.

— Не смей обманывать меня! Ты! Позор нашей семьи! Шлюха!

— Отец, клянусь, он не касался меня!

Осгад пытался успокоиться. Он метался по комнате, обдумывая, что делать с этим позором.

— Хорошо. — Он, наконец, рухнул без сил на платяной сундук рядом с кроватью дочери. — Я доверюсь тебе и не буду вести к повитухе Абрассе, чтобы она проверила твои слова. Но если ты меня обманула, и это выяснится в первую брачную ночь… То я лично шкуру с тебя спущу, и не посмотрю, что ты моя дочь! Не смей никому говорить об этом человеке, или кто он там сейчас… Иначе я никогда не смою это пятно бесчестья и унижения с семьи!

Он отдышался, вытер пот рукавом дорогого кафтана и продолжил:

— И еще… Ты не посмеешь противиться моей воле и выйдешь за Генри осенью или даже летом. Если, конечно, кутерьма с этим безбожником быстро закончится. Я организую все как можно скорее. А еще я буду молиться Ямесу, чтобы он помог нам скрыть этот стыд и срам от жителей города!

Осгад вышел из комнаты и громко хлопнул дверью. А Линайя сжалась комочком на кровати и разрыдалась еще громче, уткнувшись лицом в подушку.

В лесу Офурта спустя пару дней.

Уильям больше не выходил на тропу. Он пробирался через глухие чащобы соснового леса верхом на вороном жеребце, стараясь выбирать такую дорогу, чтобы конь не переломал себе ноги. Но постепенно сосновый бор сменился ельником, склоны гор стали крутыми и каменистыми, а овраги — глубокими. Всё чаще попадались извилистые ручьи и стремительные речушки.

Порой Уильяму казалось, что он видит странных маленьких существ с большими глазами, светящимися желтым светом. У существ были вытянутые острые мордочки, а размерами они не превышали белок — такие же пушистые хвосты, только передние лапы длиннее и уши крупнее.

Он замечал их, когда резко поворачивал голову в сторону. И тогда получалось разглядеть этих крохотных тварей, сидящих на деревьях и кустах. Но только лишь на мгновение — в тот же миг их глаза гасли и они словно растворялись в воздухе.

«Киабу, маленькие чертята леса» — вспоминал Уильям старые сказки и стишки про этих прожорливых существ. Киабу мучали путников, насылая видения и кошмары, а потом, когда те заходили слишком далеко или ослабевали, нападали толпой и разрывали. Молчаливые взгляды преследовали его на протяжении всего пути, и хотя нутром вампир понимал, что они не будут нападать, но все равно боялся остановиться даже на минуту. Страх придавал ему сил и гнал его все дальше и дальше.

Бедная лошадь ободрала бока об острые выступы и с трудом преодолевала препятствия, часто спотыкаясь, а вскоре и вовсе стала припадать на одно колено.

А еще через день пути просто легла, сложив ноги под живот, и уже не встала. Она лишь вздрагивала, озираясь вокруг, да смотрела перепуганными бархатными глазами на седока.

Уильям поначалу думал о том, чтобы вернуться на тропу и проскакать галопом до границы. Но теперь, видя измученное и израненное животное, не способное даже стоять на ногах, понял, что иного пути, кроме как дальше через лес пешком, у него нет.

Он слез с лошади и приласкал ее в последний раз, стараясь сдерживать свои хищные позывы, чтобы не вцепиться ей в глотку. Все же жеребец служил ему верно, а езда верхом помогла немного восстановить силы и заживить раны.

Он вновь стал чувствовать руку и даже мог шевелить ей, но боль никуда не делась — она пульсировала, начиная от плеча и заканчивая кончиками пальцев.

Рваные раны от собачьих зубов чуть затянулись, но все равно кровоточили. Бросив последний взгляд на испуганного жеребца, который остался один в чаще леса, Уильям пошел дальше сам. Его успокаивало присутствие животного — тепло, запах пота и фырканье, но теперь, когда он вновь остался в одиночестве, мрачные думы завладели им, поглотив целиком и без остатка.

Уильям не успел пройти и сотни шагов, как за его спиной испуганно завизжал жеребец, а после раздались звуки рвущейся плоти и предсмертный хрип животного. Рыбак представил, как множество существ с желтыми глазами окружило и набросилось на истощенного коня, и сдержал подступающие в глотке позывы.