«Десант на гребные суда», — разносится по кораблю. Десантная рота быстро, по расписанию, рассаживается по гребным судам. Первые взводы на баркасы, которые подают фалени на паровой катер, затем идут гребные катера; последней подает свой фалень «шестерка», на которой сидит батюшка с ротным фельдшером и санитарами.

Ротный командир с горнистом на паровом катере, офицеры, взводные командиры, на баркасах и катерах, со своими людьми.

На «Чесме» десант тоже посажен. На отдельной шлюпке сидит духовой оркестр, медные инструменты которого ослепительно сверкают под лучами жгучего солнца. Командир батальона, старший офицер «Варяга», на отдельном паровом катере, на котором стоит мачта для сигналов, обходит линии выстроившихся в «ротную колонну» шлюпок обеих рот. По батальонному расчету рота «Варяга» первая, «Чесмы» — вторая. Удачно было то, что ленточки на фуражках, как «Варяга», так и «Чесмы», георгиевские, ибо «Варяг» Гвардейского экипажа, а «Чесма» Черноморского флота, которому за оборону Севастополя были пожалованы георгиевские ленточки на фуражки [114].

Катер командира батальона становится впереди, с него доносится сигнал горна: «Движение вперед».

Две колонны шлюпок с десантом, имея впереди паровые катера, стройно начинают двигаться к берегу.

Зрелище удивительно красивое. Набережная и вся полоса берега густо усыпаны толпой туземцев, которые с любопытством следят за тем, как подходит наш десант.

В бинокль видно, как без суеты шлюпки подошли к берегу, люди вышли на набережную и построились, имея в голове оркестр музыки. Сзади батальона виднелась высокая фигура нашего батюшки отца Антония, который, несмотря на страшную жару, был в черном монашеском одеянии в клобуке с наметкой. Рядом с батюшкой доктор с повязкой красного креста на рукаве, сзади выстроены фельдшера и санитары.

С берега слышны гул и крики возбужденной толпы.

Десантный батальон тронулся. Доносятся урчание медных труб, пение корнетов — «Староегерский» марш. Твердо взяв ногу, десант поворачивает в боковую улицу и скрывается среди построек этого шумного портового города.

Десант ушел за город по роскошной аллее, обсаженной высокими пальмами, похожими на гигантские колонны. Там в парке за городом для него накрыты столы с угощениями и присутствует все английское общество Коломбо во главе с губернатором, которое приготовилось чествовать русских моряков.

Мне лично в десанте быть не пришлось, но возвращение его я видел.

«Ваше Высокоблагородие! Десант возвращается». Действительно, с берега доносятся звуки марша, заглушаемого восторженными кликами толпы. Лунные лучи заливают весь рейд, и все видно, как днем, только все кажется каким‑то призрачным, сказочным Десант садится на шлюпки, слышны звуки горнов, играющих: «Движение вперед». Десант отваливает с берега.

«Подвахтенное отделение наверх. Десант принять», — командует вахтенный начальник. Люди быстро выбегают на свои места Шлюпки десанта двумя стройными колоннами идут по рейду, и расходятся «по способности». Одна колонна направляется к «Чесме», другая к «Варягу». «Песню», — слышен голос одного из ротных командиров.

несется по рейду, залитому лунным светом.

«Это чесменцы, ваше скородие, хохлы. Что‑то наши гвардейцы ударят?»

слышно с варяжских шлюпок.

«Ох, хорошую Дышкант наладил песню», — шепчет сигнальщик, смотрящий, как и вахтенный начальник, на эту роскошную картину рейда с идущими колоннами гребных судов.

Лунные лучи серебрят морскую гладь и бросают таинственные темные тени на очертания береговых построек и пальмовых деревьев на берегу. Там, на набережной, крики и гул темнокожей толпы, напоминающий отдаленный шум океана, а здесь, на рейде, белые форменки наших людей стройными рядами сидящих на своих шлюпках; линии шлюпок, впереди которых дымят паровые катера, поблескивая медными частями, выравнены, а над всем этим мотивы залихватских русских песен, которые слышны по всему рейду. Там, на берегу, им вторят крики возбужденной толпы и все сливается в такую гармонию, которую я моим слабым пером описать не умею.

Варяжские и чесменские песенники соперничают голосами и лихостью своих музыкальных вариаций.

Это чесменцы — хорошо у них выходит, а вот наши:

И вся рота подхватывает могучим хором:

«Удивительно музыкален наш народ; и как они чувствуют красоту не только музыки, но и обстановки. Мы просто прирожденные скоморохи, — думает про себя вахтенный начальник, —ведь и запорожцы в старое время, наверно также с песнями, на своих челнах плыли — «пошарпать» берега Анатолии. Также они любовались лунными ночами в море, также вкладывали всю душу свою в красоту песни. И при этом они были так жестоки, так грубы. А наши матросы, разве они грубы, разве жестоки?»

Но мысли эти были прерваны резким звуком горнов, пронесшимся по рейду: «слушайте все!»

«Стоп песни петь!» — донеслось с головных катеров. Десант подходит к борту.

«Спасибо, молодцы!» — благодарит батальонный командир. Радостное стройное; «Рады стараться, ваше высокородие!» показывает, как команда довольна всем виденным, своею удалью, своими песнями.

До поздней ночи не могут успокоиться на «Варяге» и матросы и офицеры. В командной палубе слышны шепотом, ибо уже давно пора спать, рассказы о том, как англичане встречали наших, как Дышкант удивил всех тем, что его хор, оказывается, умеет петь по–английски «God save the king». Как английский губернатор, английские дамы и господа старались угощать и веселить наших матросов. Какие игры для них были придуманы, какое было состязание с канатом и. т. д. и т. д.

Прием нашего десанта на берегу действительно отличался не только обилием яств, но и удивительной сердечностью.

Что касается толпы, то, по рассказам, они просто потеряли голову от восторга; из толпы все время несся неистовый рев и выклики, музыка и песни встречались восторженна.