Бартоломью даже присвистнул:

— Целая система! Это вы только что придумали?

— Я? Господь с вами! Это же Томас Мор[26]. Он жил почти двести лет назад. И написал книгу под названием «Утопия». Неужто не читали?

— Представьте, нет!

— А она очень интересная. Там как раз описан остров, который будто бы открыли, и на этом острове — такое вот общественное устройство. А мне сейчас представилось, что бы произошло, если б мы и вправду решили сделать такое морское государство? Как вы думаете, кто бы туда поехал в первую очередь?

На миг он задумался, потом рассмеялся:

— Кто? Да прежде всего бездельники всех видов! Пираты. Разбойники. Словом, те, кто решил бы, что их приглашают жить на готовое. Ну, и нравы бы получились соответствующие. Этакая Ямайка, где всем все дают, но все равно мало…

— Вот видите! — с искренним огорчением воскликнула девушка. — Не успели размечтаться, как оказалось, что мечтаем о давным-давно придуманной сказке, которая не может осуществиться.

— А что сделаете со своей половиной сокровищ вы? — не удержался и спросил Бартоломью.

— То же, что и вы, — она посмотрела ему в глаза. — Пока не знаю. Сперва нужно найти их.

— И то верно. Только мне все больше думается, что с ТАКИМИ богатствами нормальному человеку трудно будет что-то сделать. Разве что просто одарить всех бедных?

— Тогда не хватит даже этих богатств. Хотя мысль хорошая. Главное — новенькая! Одарить всех бедняков стремились многие великие люди. И ни у кого это не получилось. Даже у тех, кто готов был отдать последнюю рубашку.

— Я не отдам. Кого-кого, а себя не обижу. Как, надеюсь, и вы.

В тот вечер, когда капитан и его пассажир (или пассажирка) вместе стояли возле рулевого колеса, он впервые стал рассказывать Аделаиде о своем детстве, об отце, которого за странный нрав не любило аристократическое семейство, о матери, всеми силами поддерживавшей отца, хоть она и знала, что его родня никогда ее не примет. Тогда-то он и назвал свое настоящее имя.

— На самом деле я ведь не Робертс. Меня зовут Бартоломью Спенсер, и, если правда, что мой дед, граф Девоншир, умер, то теперь я ношу графский титул. Не могу сказать, что это для меня важно, однако забавно! И мой отец, и особенно мать всегда презирали титулы, богатство. Мама говорила, что если кроме этого человеку нечем гордиться, то он — самый несчастный человек на свете.

— Поэтому вы всегда носите самые дорогие костюмы и украшения? — неожиданно спросила леди де Моле. — Чтобы показать, как это нелепо?

— Ну да! — Он был поражен тем, что она догадалась, потому что сам никогда об этом не думал. Но это было именно так. — Пират в графских побрякушках — это как раз то самое… Мало ли разбойников среди всех этих лордов и пэров?

— Много, — согласилась девушка. — Но справедливости ради стоит сказать, что среди людей простых их гораздо больше. Только потому, что число простых людей заметно превышает число знати. А разбойниками становятся не в силу происхождения, но потому, что есть люди, у которых это в крови. Тем, кто облечен властью, легче разбойничать, зато те, у кого ее нет, куда более злобны, завистливы, алчны. Так что вы можете утешать себя тем, что стали пиратом из чувства социальной несправедливости, сэр. На самом же деле у вас просто не получилось жить обычной жизнью. Вы считаете, что она не для вас?

— Как мой отец! — кивнул Бартоломью.

— О да! А вот ваша мать как раз хотела жить, как живут простые женщины — рожать любимому мужу детей, ходить в церковь, вместе встречать праздники. Не получилось.

— Не получилось, — эхом отозвался Робертс. — Отец то пил и гулял, неведомо где и с кем, то проматывал деньги в карты. Мать молилась за него и ждала. Пока не узнала однажды, что он грохнулся с лошади и лежит при смерти. Она продала последнее, что у нее было, — медальон с каким-то камушком, взяла меня и поехала в Лондон. Поехала, хотя и знала, что сэр Сайрес, так звали отца, скрывает от родни женитьбу на бедной девушке из разорившейся семьи. Когда мы приехали, отец уже умер. И мама ничего не сказала бы его родне, ни на что бы не стала претендовать, но оказалось, что, умирая, сэр Сайрес все же поведал семейству о своей жене и сыне. Меня приняли в семью Спенсеров. Пришлось принять. И маму тоже. Но мы были там нежеланными родственниками. Дед, в ту пору граф Девоншир, с радостью вышвырнул бы нас за порог, но ведь отец был женат официально, и общество могло осудить графа… Его жена, леди Девоншир, прямо тряслась от ярости, видя меня. Нормально отнесся ко мне только мой дядя, лорд Джонатан. Тогда, впрочем, он был сэр Джонатан. Младший брат отца. Между прочим, сейчас он чуть ли не глава Адмиралтейства.

— Он — хороший человек? — задумчиво спросила Аделаида.

— Да. Думаю, да. Хотя и смахивает порой на индюка, как все важные чиновники. Но у него доброе сердце. Кто возненавидел меня с первой минуты, так это его сын.

— Сын? — в глазах леди де Моле вдруг вспыхнули искры. — У вашего дяди есть сын?

Бартоломью удивленно посмотрел на нее.

— Да. А что в том такого? Он женат, у него две дочери и сын. Фредерик. Когда мы с мамой приехали в Лондон, мне было восемь, а Фреду год. И он, увидав меня, сразу завопил, будто ему показали змею, а когда я попытался погладить его по чепчику, укусил за палец. И с тех пор постоянно норовил устроить мне какую-нибудь пакость. Но я недолго это терпел. Вскоре после того, как умерла матушка, уехал в Новый Свет и очень скоро стал капитаном Удача. Знаменитым Бартоломью Робертсом, которому решительно плевать и на графский титул, и на наследство. Денег у меня и так предостаточно, а если мы с вами еще и найдем клад, Спенсеры станут моими бедными родственниками. Я никогда им не писал, но, пожалуй, в этом случае черкну письмецо. Спрошу, не нужна ли в чем-то моя помощь?

— Вы им не писали? — как-то странно посмотрев на Бартоломью, спросила Аделаида.

— Нет, конечно. То есть, уезжая, оставил записку, в которой сообщил, что они меня больше не увидят. А больше ни строчки. Даже дяде. К чему было его расстраивать? Имя я сменил, и, надеюсь, они давно считают меня умершим. А что?

Она вдруг рассмеялась.

— Да ничего. А вам не приходило в голову, что, не доказав факт вашей смерти, ваши родственники могли оказаться в затруднительном положении? Как ваш дядя мог вступить во владение имением и титулом, если, по английским законам, пока жив наследник, этих прав не получит никакой другой родственник? Вы ведь не оформили официальный отказ от титула. Да и в этом случае проволочек было бы на несколько лет.